Алексей Беляев-Гинтовт: «Иконопочитатели никогда не найдут общего языка с иконоборцами»

Так называемое «современное искусство» все агрессивнее и стремительней вторгается в наше культурное пространство. Еще не утихли возмущения, спровоцированные фекальными массами «Глины № 4», «украсившими вид» на Храм Христа Спасителя, как тотальной реэкспозиции подверглись шесть залов Пушкинского музея. О смысле работы сценографа и куратора Патрика Уркада можно спорить, но факт остается фактом: эстетическая идентичность подвергается беспардонному перемонтажу, затаптывающему исторически сложившийся ландшафт. Тотальный «квартирный ремонт», нивелирующий наше особое место под солнцем, – соль так называемого «современного искусства». Его комплексная инсталляция демонстрирует лишь трансгрессию, перечеркивающую сакральность культовых мест силы и подчеркивающую отсутствие русского национального суверенитета…

Что же такое современное искусство и искусство ли это? Мы обсудили этот скользкий вопрос с художником Алексеем Беляевым-Гинтовтом.

– Каковы истоки современного или актуального искусства, так называемого contemporary artа?

– В нашей стране актуальное искусство социализировалось с конца восьмидесятых в творчестве Ильи Кабакова и ныне здравствующих московских концептуалистов. Все эти годы мы наблюдали его становление – вплоть до тотальной оккупации центра Москвы, символом чего стала пресловутая «Большая глина № 4». Тогда же, тридцать лет назад, в Питере явились и погибли в расцвете сил смыслообразующие, талантливые и люди вертикального измерения – Тимур Новиков и Георгий Гурьянов, Сергей Курехин и Виктор Цой… Это лишь вершина опрокинувшегося айсберга, большая часть этих художников так и осталась неизвестна широкой публике. Характерно, что никто из столичных актуалистов не разделил их трагическую судьбу, а Питер вступил в третье тысячелетие обезглавленным. Рационального объяснения этого феномена у меня нет, но факт остается фактом: актуальное искусство в московском изводе представляет собой предельную противоположность Традиции – и отнюдь не случайно, его кураторский штаб и, если угодно, «дом моды» находится за Атлантическим океаном.

– Очевидно, там же обнаруживаются его духовные истоки. Давайте огрубим: сформировавшееся после Второй мировой явление contemporary art стало формой экспансии англосаксонского «чувства прекрасного» на территорию Европы. Речь идет, прежде всего, об арт-индустрии и большом бизнесе – возрастающей прибавочной стоимости специфического рода произведений, мультиплицируемой через пиар и хайп. Отсюда вопрос: об искусстве ли речь?

– На мой взгляд, нет – иконопочитатели никогда не найдут общего языка с иконоборцами. За любой образной системой стоит Первообраз, объявленный англо-саксонскими оккупантами Западной Европы тоталитарным и недопустимым. Существует масса публикаций о прямом участии ЦРУ в утверждении атлантического нефигуративного искусства на оккупированных территориях и экспансии его в страны Восточного блока с 1945 года. Дозволенный абстракционизм, а позже американский концептуализм в пределе исключают пластическое решение на территории пластического искусства: суть «актуального самовыражения» заключается в стигматизации и упразднении Первообраза. Данная формация «искусства» антагонистична нашим представлениям о красоте, истине и благе, ее эмблемой и является «Глина».

 

– Согласитесь, суть не столько в ней, сколько в выбранном пространстве экспозиции – на фоне Христа Спасителя она смотрится оскорбительно скабрезно…

– Безусловно. Произошло то, что и было обещано атакующей стороной – явлен предельный конфликт нас, здесь живущих, с «актуальным» на ценностном, базовом, фактически религиозном уровне; «актуалисты», как определил в 1995 году Тимур Новиков, – тоталитарная секта деструктивного толка.

– В таком случае «актуальное искусство» дисквалифицирует само художественное творчество, низводя его до практики навязывания неостроумных приколов англосаксов людям Земли?

 – Если коротко – «актуализм» суть один из видов вооружений, применяемый в комплексе воздействий «хозяев дискурса» на человечество, далеко не единственный, но чрезвычайно эффективный.

– Если брать шире, можно ли утверждать, что в мировоззренческой основе неприятия актуального искусства лежит конфликт модерна и постмодерна, выражающийся в психопатической трансгрессии – помещении чего-либо непристойного в неподобающий контекст?

– Да, и таким образом постмодернисты третируют модернистов за недостаточно радикальный отказ от Традиции.

– Давайте все-таки отделим мух от котлет и признаем, что талантливый человек потому и является таковым, что способен успешно засеять разумным, добрым, вечным даже зашлакованный токсичный грунт. Так, например, мы не можем не признать светлого обаяния инсталляций Кабакова, импровизаций Курехина и инкарнаций Мамышева-Монро…

– К сожалению, в ретроспективе эти явления не сформировали сильный контекст и остались маргиналиями. Почему так произошло? Три политические идеологии, сформировавшиеся в ХХ веке и всё ещё имеющие значение в нынешнем – в порядке явления – это либерализм, социализм (коммунизм) и нацизм (фашизм), убывают с исторической сцены в обратном порядке. Первым был ликвидирован нацизм, вторым – коммунизм, ныне проигрывает либерализм. Мы, евразийцы, говорим о новой, четвертой политической идеологии, формулируемой Александром Дугиным и его единомышленниками – не только равноудаленной от предшествовавших, но и превосходящей их по онтологическому масштабу.

Поясню. Субъектом либерализма является личность, неделимая как атом, безмерно индивидуализированная и при том торгующая – то есть обесценивающая все подряд. Субъектом марксистской теории был класс, а нацистской – зауженная как нация раса. Это убывающие проекты, с которыми мало кто себя всерьез соотносит, они не плодоносят, их иноагенты – бесконечно усталые мракобесы, шарахающиеся друг от друга и от самих себя. Четвертая политическая теория видит своим субъектом народ, который не стоит путать с этносом, нацией, расой или гражданским обществом, а тем более классом или суммой либеральных атомов. Народ суть органическое мыслящее единство, которое, однажды явившись, никуда не исчезнет как пейзаж, сформировавший данный психотип. Этот чудесный субъект есть то, о чем хотелось бы говорить, и тот, с кем хотелось бы говорить: народы – мысли Бога.

– Присутствует ли данный субъект здесь и сейчас как носитель творческого начала?

– Нет, но пассионарный пик двадцатых – пятидесятых годов ХХ века свидетельствует об участии народов СССР в политическом творчестве масс, создавших невиданный культурный феномен планетарного масштаба, соотносимый с культурами гигантских общностей Запада и Востока. Но, как я говорил, явленное не исчезает, а лишь таится и тайно преображается.

– Однако, фронтменом этого направления служил архаичный соцреализм.

 – Там было несколько этапов: горизонтальная культура номер один и вертикальная номер два. Конструктивизм и неоклассика большого стиля, сталинский ампир наполняют весь живой объем культурного наследия того времени, а соцреализм – лишь имя, наполненное весьма контрастным содержанием своих ранних и поздних форм.

– Трудно выделить пул художников, сформировавших этот творческий Олимп…

– В силу внутреннего антагонизма культуры номер один и номер два. Концептуальный тупик, явленный в восьмидесятые годы, до сих пор не преодолен. У нас отсутствует цивилизационная парадигма, светлый образ, большой стиль.

– Либерализм и актуализм исключают эти понятия…

– Естественно! Находясь на его территории, художники обречены на малое.

– И тавтологичное. Например, «Глина № 4» является очевидно заниженной репликой скульптуры Джеффа Кунса «Пластилин», проданной три года назад Christie’s за $22,8 миллиона долларов.

– Была продана не столько нелепая поделка, а ее родословие: якобы автора насильно разлучили с сыном, и он двадцать лет пытался сделать «скульптуру», идеально похожую на его пластилиновую фигурку, а затем отлил модель в трехметровую алюминиевую «предформу».

«Актуальное искусство» снабжает нас не произведениями, а концептами анонимных кураторов. Прежде художник проделывал аналитическую работу в своей мастерской и выносил на публику самодостаточный результат, сейчас ситуация зеркально поменялась: зрителю предлагается домысливать за «автора».

– Даже хуже, становится психологическим пластилином кураторского самовыражения… Программируемая агрессия публики становится площадкой презентации «актуального искусства», живущего под лозунгом: «Я не должно нравиться, я обязано возбуждать, навязываться, продаваться!»

 – Безусловно так, это всегда экспорт и трансляция. Но кто ее потребитель? Аристократические заказчики прячутся за спинами морочащих публику анонимных кураторов – тут работает любимая англосаксонская забава «Ужин с идиотом».

– Ваши произведения как раз не требуют ни кураторского комментария, ни зрительской агрессии, они свидетельствуют о состоявшемся, самодостаточном и гармоничном.

– Это лучший комплимент. Смею надеяться, они относятся к искусству как таковому. Я – убежденный евразиец, исхожу из того, что наша цивилизация есть ни восток, ни запад, ни – как парадоксально – их синтез. Мы абсолютно самодостаточны, и в этом наша особость. Назовем ее континентальной Традицей, при этом – оговорюсь – я никак не отношу себя к консерваторам, скорее – к консервативным революционерам.

– Кто еще входит в круг людей континентального искусства, чуждых актуальным играм?

– Скульптор и художник Алексей Морозов, Михаил Розанов… Скорее всего, идеологически они со мной не всегда согласны, однако понятны, близки и отнюдь не одиноки. Тысячи сформировавшихся за последние тридцать лет художников невероятно заряжены. Молодежь жадно интересуется образом будущего, многие молодые мастера превыше всех похвал. Мы, пережившие роковой 91-й, слишком хорошо представляем себе, как при изменении лишь некоторых социальных обстоятельств обыденное стремительно трансформируется в нечто невиданное и неслыханное. Очень надеюсь, что десятилетиями сжимавшаяся пружина выстрелит в невозможное, и наш платиновый запас – десятки тысяч нигде не представленных вдохновленных профессионалов – дадут то, что не видел никто и никогда.

– И все-таки сейчас мы пребываем в сумерках, в кажущейся бесплодной пустоте с немым вопросом: почему наши концептуалисты уступили свою поляну бездарным атлантическим гастролерам и кураторам?

 – Отвечу. Миром правят три логоса – аполлонический, дионисийский и кибелический. Аполлон обитает на бесконечно возвышающемся Олимпе, а царство Кибелы находится в отложенной на то же расстояние бездне – по Гесиоду, прежде чем достичь дна, медная наковальня летит в нее 24 часа. Аполлон и Кибела не видят друг друга, между ними посредничает Дионис. Проявления «актуального искусства» гарантированно лишены аполлонической составляющей, но и дионисийства в них нет… Нам же нужны иные энергии, чтобы достигнуть аполлонической ясности: Империя, Вера, Идея, справедливость, народ, свобода, развитие – вот наша смыслообразующая Вертикаль!

– И все-таки что значит для вас «аполлонический логос»?

– Я – не искусствовед, а художник, воплощающий идеи в образах, но скажу так: аполлоническое искусство, предельно явленное нам в античных скульптурных формах – суть вертикальное, мужское, солнечное, ясное, героическое, созидательное, восходящее в мировой истории искусств и, увы, нисходящее в нашу дионисийско-кибелическую эпоху.

 

Автор Алексей Коленский