Русский рок: он играет всю дорогу, пока я еду от Луганска до Изюма (по новенькой трассе до Купянска, по проселочной дороге – дальше), и он же раздается из машины, стоящей на базе отряда «Оплот ЗП». Это не тот, не захарченковский донецкий «Оплот», воевавший с весны 2014 года, – это его продолжение, перерождение; является птица-феникс, восставшая из пепла, той же самой, что сгорела? Оплот – это птица-феникс, вынырнувшая в июле 2022 года из пепла, в который она превратилась после смерти первого главы ДНР. Практически каждый, кого ни спросишь, начинал воевать тогда, восемь лет назад, многие близко знали Захарченко и/или Француза, нового командира нового «Оплота» – «Оплота ЗП».
Француз, Сергей Завдовеев, жизнерадостный крепкий мужчина, забитый цветными татуировками, скрывающими старые шрамы, – личность в каком-то смысле легендарная, хотя и не самая медийная. Такие не умеют быть медийными: слишком прямой, всегда в центре событий, там, куда не повезешь военкоров с видеооборудованием, умеющий занимать города и поселки, но не умеющий подать это в СМИ.
– Никто не любит Француза, – смеется он.
– А я как раз не люблю вообще никого, – отвечаю я.
Мы много лет были в одном контексте, но не пересекались – и вот наконец знакомимся, когда я выхожу из машины с луганскими номерами, остановившейся перед базой 60-го отдельного мотострелкового батальона «Ветераны», в состав которого входит «Оплот ЗП». Я вытаскиваю свой нелепый огромный красный чемодан (я везла в нем медикаменты из Москвы в Луганск), и он хватает меня в объятия.
– Расскажи наконец о себе.
В 2014-м сторону он выбрал сразу и пришел в «Оплот», сообщив, что хочет воевать. Там же состоялось первое мимолетное знакомство с Захарченко. Тогда же он получил позывной Француз, который, кстати, терпеть не может – но привык, не менять же.
Со временем полковник Завдовеев стал командовать батальоном «Легион», менее известным, чем «Спарта» и «Сомали», но работавшим в тех же горячих точках – аэропорт, Иловайск, Дебальцево, снова аэропорт и далее, по самым красным зонам той странной войны, которая продолжалась с зимы 2015 до зимы 2022 года. В 2018 году, после смерти Захарченко, он, впрочем, уехал в Россию – как и многие, кто не смог принять смену власти, сопровождавшуюся такими трагическими обстоятельствами; многие тогда считали, что это конец истории народной республики.
Искал, куда вписаться после начала спецоперации, но не рядовым же идти полковнику, командиру батальона. Сначала поехал в Херсон возить гуманитарку. В июле получилось создать отряд «Оплот ЗП» на базе батальона «Ветераны» – и приехал в Изюм.
– Возьмешь на передовую?
– С ума сошла? Это тебе не донецкая передовая, там кроют постоянно.
Наконец, обещает подумать.
«Оплот ЗП» пока обустраивается: копает окопы, оборудует блиндажи, осваивает новую базу. Постоянно подъезжают новые люди, все движется, атмосфера легкая, практически не армейская, с шутками и смехом, но двигается все слаженно. Почти все из Донецкой области, несколько луганчан и россиян, кого ни спросишь – все ветераны.
С трудом узнаю Тимоху, чернобородого заместителя Француза – с ним мы знакомились в самом начале 2018 года, незадолго до моего отъезда из Донецка, тогда были Захар Прилепин, Хаски и несколько человек из пресловутого «прилепинского батальона». Крепкий хмурый мужчина с позывным Десант – непривычное ударение на первый слог – оказывается начальником охраны Захарченко. В тот день, когда первый глава погиб, он был в отпуске.
– Я тогда решил так: у кого в охране четверо детей и больше – те выбирают отпуска первыми. Потом – у кого два ребенка, потом – у кого один, кто без детей – те уже разбирают из оставшегося. Славян, который погиб с Батей, – у него двое было. А у меня один. Он как раз передо мной вернулся из отпуска, и я ушел. Ну и вот так получилось… – говорит он.
Еще рассказывает, что Захарченко называли Батей посторонние, в узком кругу, для своих он был Папой.
– Мы его Папой и называли сначала, он был нам как папа. А потом раз, другой услышали – Батя, ну его тогда и стали называть Батей, по-казацки. А для нас он всегда был Папой.
Я потом не раз услышу еще и от Француза, и от других это «Папа».
Курим у базы с неприметным мужичком в панамке. У него все время как бы слегка удивленный взгляд из-за приподнятых бровей, словно он смотрит мир как на некую непривычную диковинку. Слышу, как он ругает карты ГЛОНАСС за то, что те устарели; земля, говорит он, с тех лет немного сместилась, и координаты ГЛОНАСС перестали быть точными. Разговариваемся с ним. Его позывной Шторм, и оказывается, что он не только ветеран «первого Донбасса», но и воюет с первых дней спецоперации – был среди тех, кто зашел 24 января в Киевскую область.
– Первые сто тридцать километров мы проскочили буквально влет, – рассказывает он. – У меня была задача ударить в Киеве по офису Правого сектора. Мы были уверены, что это произойдет быстро. Но когда мы уже подошли к Киеву, перед нами взорвали мост и движение застопорилось.
Подумав, он добавляет:
– Наверное, это к лучшему. Потому что иначе те, кто проскочил мост, попали бы в окружение – всех бы покрошили.
Мне, конечно, страшно интересно узнать, как оно там было, в Киевской области, я вспоминаю рассказы украинской пропаганды – лежащие в Буче трупы со связанными руками, но погибшие, как установлено, от осколков артиллерийских снарядов; вывезенные в Россию на танках и отправленные СДЭКом стиральные машины и унитазы. Я пытаюсь расспрашивать, и сначала мне кажется, что Шторм ужасно тупит и не понимает моих вопросов. Только спустя пятнадцать минут разговора выясняется, что он не читал этого всего – не было связи, потом не было времени.
– По Буче? Ну да, стреляли. Потом зашли, потом они по ней стреляли, пока мы оттуда не вышли. Мирные? Ну кто-то к нам, конечно, плохо отнесся, кто-то на контакт шел, медом там угостить, воды дать, один вот нас пустил в свой второй дом пожить – ну он в одном доме жил, второй у него пустой стоял. Я думаю, потом этим людям очень плохо пришлось, когда мы оттуда ушли. Нет, не трогали, у нас приказ был. Теробороновцы в гражданском? Ну были. Нет, не знаю, что с ними делали – я же штурмовик, мы их только в плен взяли и передали потом комендатуре. Мародерство? Ну люди разные бывают. Один раз было так, что не было сковородок, а рядом в пустом доме они были. Это считается мародерство? В смысле – стиральные машины и унитазы? Как бы мы их через границу провезли? Там же завернули бы.
Пытаюсь хотя бы выяснить, впечатлились ли они уровнем жизни в Буче (все та же украинская пропаганда, наперебой рассказывающая, как поражены были российские дикари асфальтом на дорогах и техникой в домах); Шторм все так же недоуменно поднимает брови.
– Ну как? По сравнению с ДНР – хорошо живут, наверное. По сравнению с Россией – ну в смысле? Как везде, где-то дома побогаче, где-то победнее.
Беспонтовое, в общем, интервью – он просто не понимает, о чем я. Счастливый человек, живущий реальной жизнью, а не информационной войной.
– А ты откуда? – спрашивает он.
Я задумываюсь. Формулирую, наконец:
– Родилась в Харькове, рядом тут. А где живу – сложно сказать. Я исхожу из того, что мой дом там, где мой кот – вот кот сейчас в Москве.
Смеемся, показываю фото кота.
– Наглый какой.
– Так луганский!
Среди кроватей стоит пулемет. Выясняется, что зовут его Люся в честь любимой девушки пулеметчика Тёмы с позывным Ли. Мы с Ли, двадцатипятилетним мальчишкой, в восемнадцать ушедшим на войну, болтаем так долго, что я упускаю момент, когда приехавшие в «Оплот ЗП» мои коллеги уезжают снимать город; не жалею, впрочем.
Вечером гасим свет – окна на новой базе еще не заложены. Сидим – на столе две свечи, чай, за столом, кроме нас, журналистов, – вдохновенный Француз с немыслимыми своими татуировками, чернобородый Тимоха, Игорь – местный, бывший советский офицер, слишком уж со значением цедящий каждое слово. Последний пришел помогать.
Из всего этого, пожалуй, не сложить фронтовую прозу и не снять фильм, но я записываю, стараюсь не упустить, не забыть: глухую и полуслепую черную собаку, которая бежит в укрытие перед тем, как прилетает арта, байки Француза, длинные, по-детски наивные стихи Юсуфа, серого кота с выстриженными колтунами – я встречаю его, когда ночью выхожу на улицу, и часовые по секрету рассказывают мне, что это самый лучший кот – он лечит. Над головой – огромные звезды, такой ясный Млечный путь, который я видела только в детстве, совсем недалеко отсюда – в Белгородской области; после стольких лет я дома, почти совсем дома.
Фото: Митя Сергеев
Водители выставили фуры на трассе Киев - Одесса в знак протеста против закона о мобилизации
Также он добавил, что по итогам неформальной встречи двух лидеров «химия» между ними упрочилась
Украина попросила помочь определить цели на территории РФ для нанесения ударов
Печальное состояние современной русской литературы
Выборы президента США состоятся 5 ноября
Зачем глобалисты финансируют пропалестинские митинги