Вот здесь психологическая природа Игоря Ивановича установила «растяжку», которую он и сорвал

Зимой 1918 года генерал Каледин, Алексей Максимович, кинул клич, призванный собраться под его знамёнами всем неравнодушным и пополнить ряды Добровольческой армии. При минимальной потребности в десятки тысяч «сабель» и «штыков», явилось лишь… 147 (сто сорок семь) человек.

Удар был столь велик, что генерал в тот же день покончил собой выстрелом в сердце. Спустя совсем немного времени Добровольческая армия получила желаемую поддержку. 18 мая 2014 года, в разгар полноценных боевых действий на юго-востоке Украины, к русским мужчинам обратился Игорь Стрелков, командующий силами самообороны города Славянска.

Спокойное, волевое лицо. Тихий, уверенный голос. Благородный, уставший, мудрый взгляд. Щегольские усики штабс-капитана Императорской армии. Всё было очень убедительно и выигрышно. К этому моменту и сам Славянск, и Стрелков для многих служили примером героизма, мужества и символом противостояния украинскому нацизму. 

Его тогдашнее обращение, отчаявшееся, искреннее, бесхитростное, взывало к чести, к душе и к разуму. Побуждало к действию. Не откликнуться на него было невозможно. И многие откликнулись. По отношению к фигуре командующего царило тотальное восхищение. На своём посту, однако, министр продержался совсем немного. Уже в конце июля был сдан Славянск. Потом Стрелков покинул Донбасс и более туда не возвращался.   

Вот здесь психологическая природа Игоря Ивановича установила «растяжку», которую он и сорвал, разорвав в клочья свою репутацию. Гордый, смелый и, казалось бы, уверенный в себе человек вдруг превратился в ординарную «обиженку». В извечного донбасского Пьеро. Срывая горечь несправедливости, бывший командующий бросился разоблачать и обвинять. Виноватыми во всём оказались все. Не нашлось ни одной фигуры, к которой у Стрелкова не обнаружилось бы претензий. Захарченко, Сурков, Путин, Бородай, Прилепин…

Многие влюблённые в того майского, в того апрельского, образца 2014 года Стрелкова, были повержены в шок. Где подевалось его белогвардейское хладнокровие? Где великодушие и спокойствие, так, казалось бы, характерные для обладателя стильных кавалерийских усов и взгляда сурового, но справедливого отца-командира.  

Использованная Стрелковым форма обвинений близка к форменной истерике. Во всём этом, кстати, сквозит нечто лимоновское, что ли. Обида на недополученное. На недоигранное. Надрыв и передёргивания.

В этом контексте так же хорош пример Че Гевары, который, вполне имеющий основания на обиды и упрёки, не погиб бы в Боливии, а предался совершенно неприличному обвинению всех и вся в предательстве его лично и идеалов вообще. Склочничал бы и сводил счёты в телевизионных шоу.

Весьма это было бы грустно.