Осенний бег баранов

Лучшим эпиграфом к стремительному исходу части нашего народа может служить известная восточная притча, пересказанная для европейцев Сомерсетом Моэмом.

«Жил в Багдаде купец, – говорит смерть. – Послал он слугу на базар за товаром, но тот прибежал назад, бледный и дрожащий, и сказал: “Господин, на базаре в толпе меня толкнула какая-то старуха; я оглянулся и увидел, что меня толкнула сама смерть. Она посмотрела на меня и погрозила мне. Господин, дай мне коня, уеду я из этого города, скроюсь от своей судьбы. Поеду я в Самарру, где смерть не найдет меня”. Дал купец слуге коня, сел слуга на коня, вонзил шпоры ему в бока, и помчался конь со всех ног. А купец пошел на базар, увидел меня в толпе, подошел и спросил: “Почему ты погрозила моему слуге, когда увидала его нынче утром?” – “Я не грозила ему, – ответила я. – У меня лишь вырвался жест удивления. Я не ожидала увидеть его в Багдаде, потому что сегодня вечером у нас с ним свидание в Самарре”».

По-русски говорят проще: от судьбы не уйдёшь, чему быть, того не миновать. Скажем, ты бежишь от повестки, которую тебе не собирались вручать в Самаре, а получаешь её в Верхнем Ларсе, в мобильном военкомате. Такой вот юмор Провидения.

Бегство молодых и здоровых особей мужского пола из России можно сравнить по масштабу разве что с первой волной послереволюционной эмиграции. Сразу вспоминается булгаковский «Бег»: куда бежим, зачем бежим? Но если среди героев Булгакова были не только люди, увлечённые стадным чувством или потоком событий, но и те, чья жизнь действительно находилась в опасности, то про новоявленных беглецов это было бы сказать затруднительно. Ещё одно отличие состоит в том, что белые эмигранты за свою Россию воевали, хотя и проиграли той силе, которая желала для страны иного будущего, нынешние же беглецы ни за какую Россию воевать не хотят, ни за красную, ни за белую, ни за фиолетовую. Они вообще не ощущают себя частью страны. 

На сегодняшний день частичной мобилизации подлежит чуть больше одного процента от нашего мобилизационного резерва. Стало быть, подавляющему большинство бегущих даже не причитаются никакие повестки. А ведь бегут и те, кто не служил срочную службу и не оканчивал военную кафедру, а также те, кто заведомо освобождён от призыва в силу своей профессии. Бегут, потому что поддались панике, и сигналом к бегству, кажется, вообще послужило само по себе обострение ситуации вокруг СВО: раз объявлена мобилизация, значит, всё возможно и всё пропало. Помимо прочего, бегут и люди, явно переоценивающие свою потенциальную ценность для защиты Отечества: в самом деле, не каждый стоит того, чтобы государство платило ему по 200 тысяч рублей в месяц за пребывание в рядах вооружённых сил. Паникёры воспринимают призыв в армию как отправку на убой, забывая об устойчивом выражении «ратный труд». Ведь речь идёт пусть и об очень опасной, но всё-таки работе, которую ещё нужно уметь делать. 

Людей, отправляемых на убой, обычно сравнивают с баранами, между тем на лицах мобилизованных мы видим осознанную решимость исполнить свой долг, а на стадо баранов похожи как раз уклонисты, скопившиеся, например, на границе России и Грузии. Они мыслят себя свободными личностями, хозяевами своей судьбы, чьё благополучие стоит гораздо выше интересов страны, на деле же они растеряны, не смотрят в глаза друг другу, их несёт поток, над которым они не властны. Малодушие – это всё, что их объединяет.

Бегут в Казахстан, бегут даже в Монголию, но пример Грузии особенно показателен. Конечно, Лермонтов писал: «…бежали робкие грузины…», но вообще-то этот народ считает себя народом воинов. Представляете, до какой степени грузины должны презирать этих людей? Тем более что на границе им ещё и предлагают подписать унизительную бумагу с осуждением «российской агрессии».

Но не только с грузинами им будет неуютно. Не забудем, что в Грузии уже проживает порядка ста тысяч беженцев с Украины, в значительной части таких же трусов, смывшихся от своей мобилизации, но это не повод брататься с российскими уклонистами. Плюс ещё россияне, которые сбежали раньше, ещё в марте-апреле – как они говорят, «релоцировались». Главным образом это были люди с удалённой работой, и в материальном смысле они, как правило, чувствуют себя неплохо, если не считать того, что в местах скопления релокантов цены как-то некстати выросли. 

А вот на что будут жить сотни тысяч уклонистов, пока неясно. Конечно, кому-то обязательно повезёт, но в целом нельзя сказать, что страны, в которые прибывает основная часть людского потока, переживают экономический бум. Воображение рисует картину креативных москвичей, устроившихся таксистами в Астане и Бишкеке, но, возможно, и за такую работу придётся ещё побороться. Одним словом, мы имеем дело не только с запуганными баранами, но и с баранами безответственными.

И ещё подумаем о женщинах. В бегущей толпе, надо думать, встречаются и геи – куда теперь без них? И тем не менее, у большинства этих мужчин есть какие-то женщины. Вот каково им приходится сейчас? Ведь они вынуждены себя уговаривать, убеждать, что их мужчины всё делают правильно, поступают разумно. Что они спасают себя ради семьи, ради жизненных перспектив. Наконец, что это политически правильно – быть против войны и не желать в ней участвовать. И всё равно остаётся осадочек, всё равно не смогут они избавиться от мысли: наши мужчины струсили. А поскольку речь идёт о сотнях тысяч человек, то это настоящая национальная травма.

Самое смешное, что почти все они вернутся. Оголодают, разочаруются, поймут, что им ничего не грозит. И мы, оставшиеся, уже сейчас начинаем думать: а что с ними делать-то? Популярна такая мысль: отныне только мы, не бросившие свою страну, составляем гражданское общество, только мы будем решать судьбу страны, а эти – навсегда утратят тут право голоса. Но ведь это иллюзия. Можно, конечно, в разговорах о главном задавать вопрос: «А где ты был осенью двадцать второго года?» Но никто не лишит этих людей гражданских прав, и даже просто переписать их нереально. Вроде бы власти Казахстана согласны выдавать России всех уклонистов, которых объявят в розыск, но попробуй оформи документы на такое количество людей. Просто никто не будет этим заниматься. Россия добрая, Россия примет своих блудных детей и не прогонит их от общего стола.

Так что вся надежда на скрытую работу совести. На то, что испуг и метания этих дней будут восприниматься вернувшимися как страшный и нелепый сон. И на судьбу, которая назначает нам свидания совсем не там, где мы этого ожидаем. Но в первую очередь – на победу, которая всё должна расставить по своим местам.