Грета Тунберг, Нобелевская премия и темные горизонты будущего

Где-то за год до президентских выборов в США Джо Байден, на тот момент времени и занимающий самый главный пост в стране, говорил: «Мы находимся в переломном моменте истории. И это означает, что решения, которые мы примем в следующие четыре или пять лет, будут определять, как будут выглядеть следующие четыре или пять десятилетий». И, судя по тем изменениям в политике, что произошли за те неполные девять месяцев, что Дональд Трамп находится у власти (с момента его инаугурации), можно подумать, что «сонный Джо», как называл своего предшественника (и одновременно сменщика, если смотреть с точки зрения его первой каденции) нынешний американский лидер, был прав.

Фото: соцсети Греты Тунберг

Однако есть нюанс: Байден делал свое заявление уже как бы (то есть действуя на опережение) в рамках предвыборной кампании. Отсюда эти временные границы: ближайшие четыре-пять лет. То есть время следующего президентства. Именно на него Байден делает акцент, как бы предупреждая почтенную публику о тех трансформациях, которые могут произойти при Трампе и которые, следуя его, Байдена, посылу, будут для оного не слишком желательны и благотворны. И в некотором роде, если смотреть по факту, то так оно и получилось, но – если брать лишь ту часть общества, которая благоволит демократической партии, разделяя ее неолиберальный дискурс. Ту часть общества, которая оказалась (и, по всей видимости, до сих пор находится) в меньшинстве. Но говорит ли это о том, что так будет и спустя эти самые четыре-пять лет, а теперь уже три с небольшим года, что остались Трампу до конца его второго срока?

С одной стороны, есть определенные предпосылки, что, действительно, выбор, сделанный американцами в ноябре 24-го, определит то, как История, учитывая место США во всех мировых раскладах, будет развиваться следующие несколько десятилетий. В частности, на это указывает и рост консервативных настроений в Европе, который начался еще до Трампа (пожалуй, с победы Джорджи Мелони в Италии) иамбассадором и одновременно  главной силой которых и стал последний. И, конечно, можно предположить, что данный тренд в ближайшие годы не только возобладает (в пользу этого свидетельствует хотя бы то, что рейтинги правых партий (к которым совершенно необоснованно добавляют приставку «ультра») – АдГ в Германии, «Национальный фронт» во Франции и т.д. – неуклонно растут), но укрепиться в Европе, переструктурировав ее политическую (и, как следствие, все прочие) систему.

Но, с другой стороны, наметившийся «консервативный поворот» даже при всем желании нельзя назвать чем-то уже определенным (в смысле – определяющим) и безвариативным. Хотя бы потому, что сложно предугадать тот багаж, с которым республиканцы в США подойдут к новым президентским выборам: за то время, которое еще предстоит Трампу стоять во главе Америки, он может еще много чего такого отчебучить, что отвратит избирателей от республиканцев, буквально склонив отдать свои голоса в пользу конкурента (/-ов, если брать и выборы в Конгресс) из демократического лагеря. В конце концов, американцы могут элементарно устать от эксцентричности нынешнего президента, спроецировав оную (в плане политической линии, как, допустим, и произошло в случае с Камалой Харрис, которую, правда, и не без ее вклада, восприняли «женской версией Байдена») и на нового кандидата (того же Вэнса, например, который с высокой вероятностью и в полном согласии с американской политической традицией будет баллотироваться от республиканцев на следующих выборах).

То же самое касается и Европы. И даже в большей степени (не будем забывать, что именно Европе отводилась роль плацдарма для создания «нового дивного мира», к тому же – тот же Евросоюз не единое государство, но союз многих национальных государств, так что победа консерваторов в одном или нескольких еще не говорит об изменении общего курса, к тому же даже консерваторы не могут выйти за определенные рамки, о чем свидетельствует та же Италия или Венгрия, которые, пусть и выражая несогласие, на внешнеполитическом треке вынуждены держать общую линию). Возможностей для «неолиберального реванша» (в том или ином его изводе) там (особенно, если республиканцы проиграют следующие президентские выборы или хотя бы потеряют большинство в Палате представителей и/или Сенате) значительно больше.

И война идет уже сейчас. В качестве примера таких «боевых» действий можно назвать второй палестинский вояж небезызвестной Греты Тунберг, отбросившей изрядно потускневшую (особенно, в плане перспектив) ниву борьбы с изменениями климата и резво запрыгнувшую(понятно, что не без помощи со стороны) на политическую поляну (пока тоже в виде активистки), предсказуемо закончившийся так же, как и первый: недоплытием до «вожделенных» берегов Газы. Но в данном случае сам фактический результат не так важен. Крайне сомнительно, что те политические силы, которые инициировали эту «экспедицию», всерьёз рассчитывали на то, что флотилия Греты доплывет до места заявленного назначения и передаст мало что значащую в общем контексте гумпомощь жителям палестинского анклава. Думается, они ставили совершенно другую задачу. И вот эта задача, как раз, и была решена.

Чтобы понять, что это за задача, следует обратить внимание на несколько моментов.

Во-первых, численность активистов, которые отправились к берегам Газы, помимо самой Греты. На этот раз их было значительно больше (по данным Bild, вместе с ней отправились три сотни «неравнодушных» к бедам палестинцев из 44 стран против нескольких десятков в прошлый заход, впрочем, телеканал ВВС сообщал о более чем пяти сотнях взятых под стражу).

Во-вторых, общественный резонанс вышел куда более масштабным. Как писала The Financial Times, пропалестинские протесты, вспыхнувшие после перехвата Израилем эскадры Тунберг, охватили чуть ли не всю Италию. Профсоюзы объявили забастовку в школах, общественном транспорте, железных дорогах и портах, тем самым парализовав всю страну, чем создали очень неприятную ситуацию для Мелони, выступавшую против акции с «экспедицией».

И, в-третьих, позиция самого Тель-Авива, который обещал устроить активистам куда более «тёплый» приём: по информации уже упоминаемой Bild, израильские власти пригрозили вестникам мира посадкой в тюрьму для террористов (не будем забывать, что для Израиля все палестинцы на территории Сектора Газы – террористы, это как минимум, а как максимум – «новые нацисты», соответственно, и помощь оным рассматривается как пособничество выше названым экстремистским группам).Что и было сделано (или, точнее, чем, по всей видимости, активисты и воспользовались): после задержания они были отправлены в камеры. Причем, по словам самой Греты и ее сторонников, с ней израильтяне не церемонились. Как писал The Guardian со ссылкой на письмо шведского дипломата, Грета «рассказала о жестоком обращении и сказала, что ей приходилось долго сидеть на твердой поверхности. Ей не давали достаточно воды и еды. Она также заявила, что у нее появилась сыпь, которая, по ее подозрению, вызвана клопами». Позже итальянский активист Лоренцо Агостино в интервью изданию Anadolu рассказал следующее:«Затем они высадили нас на берег и вели себя как террористическая группа. Нас просто пинали. Мы были без пресной воды больше двух дней. Грету Тунберг унизили, завернули в израильский флаг и выставили напоказ, как трофей»,– а турецкий активист Эрсин Челик тому же изданию заявил, что израильские солдаты «тащили маленькую Грету за волосы, избивали ее и заставляли целовать израильский флаг». Сама же Грета, как передает Reuters, на пресс-конференции в честь возвращения на родную европейскую землю заявила о пытках и похищении, но не стала уходить в подробности: «Лично я не хочу рассказывать о том, чему меня подвергли, потому что не хочу, чтобы это попало в заголовки газет и гласило: «Грету пытали», ведь это не наша история», – заявила она, отметив, что её невзгоды меркнут в сравнении со страданиями жителей анклава (какая скромность и самоотверженность, так и хочется добавить).

Но что интересно: в израильском МИД заявили, что «сама Грета и другие задержанные отказались от ускоренной депортации», а «всем задержанным был предоставлен доступ к воде, еде и туалетам; им не было отказано в доступе к адвокату, и все их законные права были полностью соблюдены». И в данном случае эта версия кажется более убедительной уже потому, что сама политическая активистка не подавала жалоб израильским властям «ни на одно из нелепых и безосновательных обвинений, поскольку они никогда не имели места» (по формулировке внешнеполитического ведомства Израиля).

Однако имели или не имели – это уже вопрос второстепенный и вообще не существенный (доверие к Тель-Авиву здорово подорвано: сложно относиться к его словам всерьёз после того, что ЦАХАЛ творил в Газе, бомбя школы, больницы и лагеря беженцев то ли из военной удали и устрашения (а, может, и просто ради освобождения пространства), то ли получив наводку, что там находятся боевики (не говоря – командиры) ХАМАС). Тут «правда», то есть то, как эти события войдут в историю, на стороне Греты, которая в одночасье превратилась в «жертву сионистского режима», буквально – в «мученицу неолиберализма», в икону. И вот в этом, надо полагать, и был истинный смысл затеи: в создании судьбы/легенды для будущей борьбы с консерваторами и мракобесами (кто-то же должен стать лицом неолибералистского движения и, желательно, уже достаточно медийный и раскрученный – для узнаваемости). Кроме того, среди дополнительных/сопутствующих задач можно отметить следующие: дополнительный удар по репутации Биньямина Нетаньяху (а через него – по Трампу,поддерживающего израильского премьера) и попытка консолидации масс на базе пропалестинской (шире – мультикультурной) повестки. И они были вполне успешно решены (не столько даже в качестве сражения, сколько репетиции будущих битв).

Или возьмем недавнюю Нобелевскую премию мира, которую уж очень хотел получить американский президент, о чем он говорил прямым текстом, доходя до – правда, завуалированных – угроз: «Если за эти усилия мне не вручат Нобелевскую премию мира, это будет большим оскорблением для нашей страны. Я хочу, чтобы ее получила страна»,– заявил он н встрече с военным командованием незадолго до подписания мирного договора по Газе. Как сообщала The Financial Times, в Норвегии всерьёз рассматривали вариант с тем, что Трамп может ввести какие торговые пошлины или ввести санкции, если не получит заветную премию; об опасениях Нобелевского комитета касательно возможной реакции 47-го президента США писал и Bloomberg. Один из собеседников издания признался, что вообще подумывает сказаться больным, чтобы не появляться на объявлении лауреата. Хотя, по словам секретаря комитета Кристиана Берга Харпвикена, прямого давления не оказывалось, однако несколько кампаний как публичных, так и закрытых в пользу Трампа велись. В частности, сей щекотливый вопрос не раз поднимал спецпредставитель хозяина Белого дома по Украине Стив Уиткофф в беседах с европейскими коллегами, а кроме этого к оному в качестве тяжелой артиллерии был привлечен и госсекретарь Марко Рубио.

Но все усилия оказались тщетными. В итоге Нобелевская премия мира была присуждена экс-депутату венесуэльского парламента Марии Корине Мачадо «за её неустанную работу по защите демократических прав народа Венесуэлы и за её борьбу за достижение справедливого и мирного перехода от диктатуры к демократии». Что вызвало жесткую отповедь Белого дома: «Президент Трамп продолжит заключать мирные соглашения, прекращать войны и спасать жизни. У него сердце гуманиста, и никогда не будет никого, кто, подобно ему, мог бы сдвинуть горы одной лишь силой воли. Нобелевский комитет доказал, что ставит политику выше мира», – заявил директор по коммуникациям Белого дома Стивен Чунг. И, надо отдать должное, вполне оправданную отповедь, если рассматривать Трампа как апостола/амбассадора консерватизма и воспринимать неприсуждение ему премии именно как политический ответ со стороны неолиберальной Европы, что не лишено оснований, учитывая, что Нобелевская премия – и в особенности – мира – премия прежде всего политическая. Хотя справедливости ради стоит отметить, что Нобелевский комитет, дав отворот-поворот Трампу, все же не стал идти на обострение и радикализацию, отдав премию одному из нынешних политических соперников политического недруга самого Трампа – Николаса Мадуро, против которого сейчас Трамп сейчас не на шутку ополчился, подведя к берегам Венесуэлы целую ударную флотилию. Так то можно сказать, тут Нобелевский комитет принял чуть ли не «соломоново решение»: вроде бы как и постарался не слишком обидеть «неистового Дональда» (исходя из принципа «враг моего врага – мой друг», тем более что Мочадо является представителем той старой проамериканской олигархии, которая и была свергнута Чавесом, ставленником которого, в свою очередь, и является «карибский Сталин», как однажды гордо назвал себя Мадуро), но при этом безапелляционно выдержал позицию.

И вот эти два неявных момента (вояж Тунберг к берегам Газы и Нобелевская премия мира) четко демонстрируют (помимо, разумеется, прямых политических баталий, например, выборов), что война меж консерваторами и неолибералами идет полным ходом и по всем фронтам, и с использованием всех средств и инструментов, которые можно использовать. И хоть счёт покамест не в пользу неолибералов, которые явно проигрывают (из последнего, допустим, можно назвать победу консервативного движения ANO бывшего премьер-министра Чехии Андрея Бабиша на парламентских выборах, что может привести к тому, что в Восточной Европе уже может образоваться блок стран внутри Евросоюза противодействующий политике Брюсселя, впрочем, даже победы неолибералов в последнее время отдают стойким запахом разложения, как это было в Румынии и Молдавии), говорить об их несомненном поражении как о свершившемся факте нельзя. Исход войны еще не определен. И горизонты будущего темны.

И более того: вряд ли сложившаяся конфигурация поменяется в те три с небольшим года, что остались Трампу. Уж скорее ситуация станет более понятной в следующие четыре года после Трампа (так если  президентский пост займет демократ, то он в одночасье может отменить очень многое из того, что уже успел ввести 47-й президент США, как, собственно, это сделал Байден, придя на смену «неистовому Дональду»). Но, что еще более вероятно, на это потребуются и следующие четыре года. То есть итого: двенадцать лет. И вот те решения (если при этом не будет постоянного перетягивания одеяла с республиканцев на демократов и назад и проч.), которые, если вернуться к формулировке Байдена, будут приняты за эти двенадцать лет (а не четыре-пять), вот они-то и «будут определять, как будут выглядеть следующие четыре или пять десятилетий». Так что можно смело констатировать, что в своей оценке Байден явно поторопился. Впрочем, сильно корить бывшего президента тоже не стоит: он рассчитывал на свою победу. Не мог же он и в самом деле накануне начала предвыборной кампании в своих речах исходить из победы Трампа?!