В июле 1973 года в Афганистане произошел государственный переворот. Фактически это была революция, результатом которой стало отречение Захир-шаха от афганского престола и упразднение монархии в принципе. Эти события чем-то напоминают нашу Февральскую революцию с той лишь разницей, что революцию возглавил двоюродный брат Захир-шаха Мухаммед Дауд: представьте себе, что было бы, если бы великий князь Михаил Александрович не подписал 16 (3) марта 1917 года трусливой бумажки о «непредрешенчестве», а возглавил бы революцию, провозгласил Россию республикой, а себя назначил премьер-министром. Вот всё это и сделал Мухаммед Дауд, политик достаточно энергичный – в отличие от выродившихся русских «принцев крови».
Главную роль в перевороте сыграли военные (как и в России февральская дилемма была решена переходом на сторону революции Петроградского гарнизона). Многие из этих офицеров придерживались коммунистических убеждений, а многие так вообще учились в СССР (например, Абдул Кадыр учился во Фрунзе, Абдул Хамид Мохтат – в Киеве и т. д.). В Советском Союзе они посмотрели на нормальную светскую жизнь, безо всяких монархов и клерикалов, и решили, что в Афганистане нужно сделать так же. Кроме того, революционно настроенные офицеры принадлежали, как правило, к этническим меньшинствам Афганистана, среди которых, как мы уже отмечали в первой части, коммунистические идеи распространялись особенно быстро (Абдул Кадыр был, например, не пуштун, а чараймак – это дариговорящий этнос, который обычно причисляют к таджикам, что вообще-то неверно: чараймаки – это отдельный народ, образовавшийся в постмонгольские времена на северо-западе Афганистана из разного рода беженцев и ссыльнопоселенцев, т. е. этногенез чараймаков технически похож на этногенез хазарейцев).
Политический курс Мухаммеда Дауда нужно назвать национал-социализмом. С одной стороны, были введены жесткие ограничения на земельную собственность, национализированы крупные компании; с другой – было бы странно ожидать подлинно коммунистической программы от представителя правящей династии, пусть и перекрасившегося в республиканские премьер-министры. Поэтому афганский переворот 17 июля 1973 года, как и Февральская революция в России, оказался половинчатым. Сразу же после переворота страну начало трясти. Сцилла коммунистического влияния и Харибда набиравшего силу исламского фундаментализма очень быстро смяли печальный кораблик Мухаммеда Дауда в мелкие щепки. Вот как это было.
Уже в сентябре 1973 года был раскрыт первый заговор. Во главе его стоял бывший премьер-министр и посол в США Майвандаль. Нетрудно догадаться, что Майвандаль был типичный западник, который хорошо знал английский язык и имел связи в капиталистических странах. Его поддерживали такие же прозападные генералы и бизнесмены из пуштунов, в силу принадлежности к титульному этносу получившие хорошее образование не в СССР, а на Западе. Полусоциалистическая программа Дауда им, разумеется, не понравилась, и они начали звонить своим учителям и друзьям с просьбой помочь им установить в Афганистане либеральную демократию западного типа, а не вот это июльское недоразумение. Дауд был, повторюсь, политик энергичный, жёсткий, умный, чем-то напоминающий своего младшего современника Саддама Хусейна. Эти телефонные переговоры были мгновенно перехвачены, а либералы брошены в тюрьмы, в которых многие и закончили свою жизнь (Майвандаля, в частности, нашли повесившимся).
Это привело к тому, что западные спецслужбы перестали делать ставку на либералов, а вместо этого начали поддерживать правые националистические, монархические и фундаменталистские группы. Вспомним опять же для сравнения историю русской революции. Когда откровенно прозападные кадеты были объявлены декретом СНК от 11 декабря (28 ноября) 1917 года «партией врагов народа» и частично перебиты большевиками, а частично разбежались, Запад стал финансировать Белое движение, которое было гораздо более правым и националистическим, к тому же большинство белых генералов были очень религиозными людьми. То же самое случилось и здесь, потому что это распространенная практика западных шпионов: поддерживать в борьбе с коммунизмом любых оппозиционеров, даже если они не вписываются в либеральный формат от слова «совсем».
Помимо Запада, исламистскую оппозицию Дауду уже тогда спонсировали правые арабские режимы, в первую очередь, конечно же, саудовский. Заметим как бы между строк, что 1973-й, помимо всего прочего, – это год жесточайшего энергетического кризиса. Формально арабы решили наказать Запад за поддержку Израиля в войне Судного дня, но фактически это было стратегическое решение с целью поднять цены на нефть. «Нефтяной Пёрл-Харбор» оказался чрезвычайно удачным: цена на нефть взлетела в 4 раза, с $2,9 до $11,7 за баррель (смешные цены! литр кефира в СССР в 1970-х стоил 30 копеек, бигмак в США – 65 центов), а выручка стран ОПЕК только за 1974 год выросла на 70 млрд долларов! То есть у саудовцев появилось много свободных денег, которые теперь можно было потратить на лоббизм и политические авантюры. Борьба с даудовским режимом как нельзя лучше в это открывшееся «окно возможностей» вписывалась: вроде как ты даёшь деньги на богоугодное дело, на защиту ислама от гадких московских коммунистов, которые к тому же твои непосредственные конкуренты на нефтяном рынке. Идеально складывающийся паззл. Если бы афганских моджахедов не было, их стоило бы выдумать. Такова была экономическая конъюнктура в 1973 году, очень, очень удачная для роста исламистских настроений.
И в кошельки афганских оппозиционеров посыпались нефтедоллары. Финансовая подпитка американцами и саудовцами (через пакистанские спецслужбы) очень быстро дала свои плоды. Уже в декабре 1973 года (спустя всего 2 месяца после войны Судного дня и начала нефтяного кризиса) даудовским правительством был раскрыт второй заговор, во главе которого стояли уже не либералы, а исламисты. Возглавлял заговор бывший руководитель монархической контрразведки генерал Хабибулла Рахман. То есть теперь за дело взялись уже не либералы-дилетанты, а профессионалы. В заговор были вовлечены мусульманские муфтии и мавлави, интеллигенция правых, клерикальных взглядов: врачи, инженеры и проч., то есть не либеральная «элита», а «средний класс». Особенно радикальную позицию по отношению к республиканской власти занимала политическая группа под названием «Мусульманская молодежь», лидерами которой уже тогда были такие небезызвестные фигуры, как, например, Гульбеддин Хекматияр, прославившийся убийством студента-маоиста Сохандана в 1972 году.
Словом, правые разбушевались и начали устраивать заговор за заговором, мятеж за мятежом, благо за каждую акцию, за каждый выстрел, за каждого убитого коммуниста они получали пачку «зелёных» от своих заграничных друзей. У нас, к сожалению, до сих пор бытует очень наивное представление, пущенное в ход продажными нью-йоркскими и московскими журналистами, об афганских делах, о том, что афганцы – это такие бедные люди и вольные стрелки, которые сражаются за свою свободу от шурави и янки. Рассуждать так – значит не понимать самой природы афганских войн. «Национально-освободительного» в этих войнах очень мало. Главную роль в полувековом афганском конфликте играют деньги. Это своего рода военный полигон, на котором крутятся фантастические бабки. Это бизнес, а уже потом политика или религия. Люди зарабатывают убийством и террором. Если остановить финансовые вложения в этот полигон, Афганистан моментально превратится в то, чем он от природы и является – одной из самых нищих стран на планете. Афганская война – это обратная сторона жирного нефтедоллара. Это глобальный теневой рынок, своего рода dark side всех мировых проблем, silk road (я имею в виду анонимную интернет-площадку, а не исторический Шелковый путь). Это уродливый негатив цветной капиталистической фотографии, в которой мы все живем. В этой модели война легко продается и покупается, и главное доказательство тому – Афганистан.
Хорошо, скажете вы, допустим, что арабы начали в 1973 году закачивать нефтедоллары в афганскую гражданскую войну. Но ведь Америка в то же самое время пострадала от «нефтяного эмбарго»! Зачем же тогда было ввязываться в Большую игру пронырливым цэрэушникам? Откуда у них появилось столько денег на поддержку исламского фундаментализма (который спустя четверть века обернулся против самого Запада)? Разве Америка не лежала в руинах «нефтяного Пёрл-Харбора»? Разве не сотрясал страну уотергейтский скандал?
Да, это так. Америка пострадала от последствий войны Судного дня больше всех остальных: индекс Доу Джонса упал к концу 1974 года с 1051 до 616 пунктов, инфляция подскочила до 11,1%, безработица – до 8,5%. На этом кошмарном фоне Ричард Никсон и подал в отставку 9 августа 1974 года. Уотергейт – это мелкий повод к отставке, не более того: прослушка какая-то, права человека, гнев демократической общественности – всё это лапша, которую вам вешают на уши адепты либеральной квазирелигии. Главная причина отставки Никсона была в экономическом крахе, а не в прослушках. Арабский шантаж сделал свое черное нефтяное дело, а всё остальное образовалось по цепочке, как бы само собой. Казалось бы, в условиях экономической рецессии американцы не могли активно поддерживать моджахедов. Однако это логическое умозаключение ущербно – бьи вот почему.
К 1973 году американцы фактически проиграли войну во Вьетнаме. 27 января было подписано Парижское соглашение, по которому боевые действия прекращались. К апрелю американские войска были выведены с территории Южного Вьетнама. Соответственно, ЦРУ тоже свернуло большую часть своих операций в Индокитае. И тут возник Афганистан! Вьетнамские бюджеты американских спецслужб были попросту переброшены с индокитайского театра войны с коммунизмом на центральноазиатский! Вот откуда у моджахедов появились не только саудовские или пакистанские, но и американские деньги. Кроме того, в 1971 году Никсон отменил золотой стандарт, доллар стал фидуциарной валютой, проще говоря, американцы включили печатный станок и начали клепать столько денег, сколько захочется: часть этих на честном слове нарисованных бумажек и осела в карманах афганских «борцов» с коммунизмом. Поэтому логика «если арабы становятся богаче, американцы беднеют» неверна: американцы компенсировали свои потери финансовым пузырем, важным элементом которого и сделались поначалу инстинктивные антикоммунистические авантюры церэушников в Афганистане.
Ярким примером этих исламистских заговоров и шпионских происков стал мятеж в Панджшерском ущелье, вспыхнувший летом 1975 года. Здесь опять же нужно остановиться и разъяснить детали. С географической точки зрения Панджшерское ущелье – это узкая каменистая долина реки Панджшер, которая течет вдоль Гиндукуша с северо-востока к равнине Шомали, в южной части которой расположен Кабул, то есть визуально это можно представить как гофрированную соломинку, вставленную в коктейль. Логично предположить, что человек, который будет пережимать пальцами эту соломинку, может контролировать и стакан. Так оно и есть. Панджшерская соломинка выходит сразу к двум сверхважным с военной точки зрения объектам: трёхкилометровому горному тоннелю Саланг, пробитому под Гиндукушем московскими метростроевцами в 1960-х годах, и военному аэродрому Баграм. Соответственно, Панджшерское ущелье – очень удобный способ набегать и грабить караваны, а потом так же стремительно убегать назад. Это такой природный рай для партизан. Здесь всегда можно укрыться, спрятаться в старых серебряных рудниках, например, или уйти в горы. В этническом плане население Панджшера практически гомогенно – это на 99% таджики, но эти таджики достаточно специфические.
Есть уникальный исторический источник, книга «Панджшер в эпоху джихада», написанная непосредственным участником антисоветского сопротивления Абд ал-Хафизом Мансуром. Книга издана в Пешаваре в 1992 году и сейчас переведена на русский язык. Автор очень пристрастен, конечно, но он с такою гордостью подчеркивает самобытность жителей Панджшерской долины, что у читателя возникает абсолютная уверенность в том, что панджшерцев нужно считать отдельным субэтносом таджикского народа: «Несомненно, что горный характер местности наложил свой отпечаток на жителей Панджшера: это смелые, упорные, спокойные, уверенные в себе люди, а именно эти качества столь необходимы во времена джихада», – пишет Мансур. Эти замечания исторически подкованного бойца снова наводят на сравнения с русской Гражданской войной, в которой, как известно, ключевую роль сыграло отличие субэтноса донских казаков от других великороссов. Белый мятеж вспыхнул в 1918 году именно на Дону, а все остальные контрреволюционеры просто туда подтянулись. То же самое случилось и здесь. Самобытность панджшерцев привела к тому, что они схватились за оружие раньше всех остальных, раньше даже, чем в Афганистане коммунисты пришли к власти. Самый известный из панджшерских таджиков – это, конечно же, Ахмад-Шах Масуд, который трагически погиб за день до теракта 11 сентября. Будучи очень пассионарной и харизматической личностью, «Панджшерский лев» был очень популярен у западных журналистов и даже введен авторами компьютерной игры «Цивилизация» в число великих полководцев (+5 к бою, +1 к перемещению). Собственно, из-за журналистов Масуд и погиб: смертник взорвал его, притворившись видеооператором, а в камере была спрятана взрывчатка. Но нам сейчас важно другое: политическая карьера Ахмад-Шаха Масуда началась именно в 1975 году с Панджшерского мятежа. В своей книге Мансур достаточно подробно эти события описывает.
«Утром 21 июля 1975 года, не встречая заметного сопротивления со стороны правительственных войск, члены исламского движения захватили центр панджшерского уезда и две его волости и удерживали их в течение всего дня. В ходе этого выступления было захвачено 100 единиц огнестрельного оружия и несколько ящиков с боеприпасами. Повстанцы в основном состояли из студентов кабульского университета и некоторого числа местных жителей, которые были подготовлены Ахмад-Шахом Масудом. Он командовал группой повстанцев, штурмовавших центр уезда – селение Руха. Отряд под началом Шах Абдала занял волость первой части, а люди Гулам Хайдара – волость второй части уезда. Ходжа Махфуз Мансур отвечал за прерывание сообщения по автодороге, связывавшей Кабул и Панджшер. Все эти операции были проведены одновременно. Повстанцы были уверены, что члены исламского движения, находившиеся в армейских частях, расквартированных в Кабуле, узнав об их выступлении, также присоединятся к ним. Тщетно прождав полдня в ожидании сообщения кабульского радио о начале антиправительственного выступления в столице, повстанцы были вынуждены отступить. Вполне уместен вопрос, почему вместо поддержки со стороны местных жителей повстанцы часто сталкивались с враждебным отношением к себе? Существует целый ряд незаметных на первый взгляд факторов, которые объясняют эту ситуацию. Длительное правление Мухаммеда Захир-шаха и затем Мухаммеда Дауда укрепили в народе уверенность в том, что королевская семья существует для царствования, а все остальные жители Афганистана должны ей подчиняться. Поэтому выступление против правительства по своей опасности было сравнимо с игрой с хвостом леопарда. Противоречия, существовавшие в то время между моджахедами и народом, были таковы, что простые крестьяне прежде всего опасались гнева хакимов, правивших ими. Большой ошибкой следует признать то, что, захватив Панджшерскую долину, моджахеды освободили из местной тюрьмы всех содержавшихся в ней арестантов, в основном уголовников, что вызвало большую подозрительность со стороны жителей долины. Занятие Панджшерского отделения банка вызвало гнев и отвращение со стороны населения этих мест. Значительная часть повстанцев не была уроженцами долины, а прибыла из других районов Афганистана. Вооружение моджахедов, состоявшее в основном из винтовок типа „Стен“, которые отсутствовали в афганской армии, сразу же убедили панджшерцев в том, что эти люди были засланы из-за рубежа. Не последнюю роль в неудаче выступления сыграло антиисламское подстрекательство коммунистов».
То есть был план совместного выступления исламистов сразу в нескольких точках Афганистана, однако из-за плохой координации и работы даудовской контрразведки системно этот план не сработал. Ахмад-Шах Масуд и его панджшерские сподвижники были вынуждены импровизировать. Массово панджшерцы в 1975 году выступать против правительства не хотели, по инерции всё еще считая его вполне легальным, пусть и неприятным. Восстали только самые пассионарные, вечно «бунташные» и недовольные жизнью элементы, люди типа Масуда. Антиправительственное выступление оказалось авантюрой, за которой проглядывали длинные уши пакистанской разведки. Поэтому люди покричали что-то про великое исламское возрождение и разбежались. Сам Масуд был ранен и не попал в плен к правительственным войскам лишь по счастливой случайности: он спрятался в кукурузном поле – и солдаты прошли мимо, буквально в нескольких метрах. Возможно, именно поэтому он и получил прозвище Масуд, то есть «счастливчик». После разгрома восстания он увел свой отряд за пакистанскую границу, в Пешавар.
Эта история хорошо показывает, как зарождалось движение моджахедов, из кого оно формировалось и кто за этими силами стоял. Движущей силой была правая интеллигенция («кабульские студенты»), а поддержали их необразованные пассионарные провинциалы, не принимавшие светской культуры, которую Дауд, а затем и коммунисты пытались утвердить в Афганистане (в описываемое время в афганской провинции грамоту разумел один мужчина из трех и одна женщина из пяти). Всё это напоминает статью Ленина «О черносотенстве», в которой классик совершенно справедливо замечает, что «в нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригинальная и чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это – темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий. Той или иной связи с народом приходится искать каждой политической партии, даже и крайним правым».
Проще говоря, исламистская пропаганда поначалу не была особо успешной, но со временем репрессии даудовского правительства, бедность и неопределенность политической ситуации раскрутили маховик гражданской войны и вовлекли в этот маховик всех, кто был беден, религиозен и зол. Это такой хорошо известный русскому человеку эффект 1917 года (он же 1991-й): всё валится в какие-то тартарары, великая империя разрушается на глазах, экономика дохнет, отвечать никто за это не хочет, все тянут одеяло на себя. В подобных исторических условиях всегда выигрывают крайние левые или крайние правые – в зависимости от того, к кому примкнет озлобленный мужик. Для правительства, которое ведет двойственную, «нейтральную» политику, это подобно смерти. Вот почему режим Мухаммеда Дауда был обречен. Он не был своим для фундаменталистов, но и коммунисты не считали его за своего: он был для них всего лишь продолжатель линии пуштунского национализма, восходившего к младоафганским идеям. А страна стремительно поляризовалась, раскалывалась на красных и белых, на просоветскую и проамерикано-пакистано-саудовскую партии.
Мухаммед Дауд всё еще пытался идти третьим путем, который в исламском мире был, кстати, хорошо известен. Вот почему афганский президент часто ездил с официальными визитами в Египет или Иран, посылал офицеров учиться в Турцию, которая была когда-то, напомним, колыбелью младотурецких и младоафганских идей. Также Дауд посещал Индию, которая с 1947 года тоже шла третьим путем, не присоединяясь к русским или американцам. Мухаммед Дауд постоянно лавировал, всё чего-то придумывал, крутил руль то в сторону СССР, то в сторону США и СА, и в итоге его на повороте занесло, он растерял поддержку даже пуштунских националистов, потому что публично отказался от их поддержки ради мира с Пакистаном. Теперь вопрос был только в том, на какую скалу кораблик этого несчастного афганского Одиссея наткнется первым: на коммунистическую Сциллу или фундаменталистскую Харибду.
Кораблик наткнулся на Сциллу, просто потому что позиции коммунистов в столице были сильнее. Левые, что в общем-то логично, старались ехать в большой город, в то время как правые, наоборот, бегали по провинциям, пытаясь там поднять на борьбу с коммунизмом неграмотные крестьянские элементы, у которых в голове был всё еще сплошной ислам. 17 апреля 1978 года возле своего дома в Кабуле какими-то правыми радикалами был застрелен коммунист Мир Акбар Хайбер. Однако ответственность за это убийство разъяренная левая толпа возложила на правительство. Начались массовые демонстрации. Недовольный Дауд приказал в ночь на 26 апреля арестовать Кармаля, Тараки и Амина, то есть всех видных коммунистов, и это автоматически привело к мятежу. Те же красные офицеры, которые в 1973 году способствовали перевороту Дауда, теперь выступили против него. Февральская революция превратилась в Октябрьскую, в данном случае в Апрельскую, «саурскую». «Саур» – это второй месяц персидского календаря (на фарси «ордибехешт», а на дари – «саур», при этом новый год отсчитывается с Навруза, то есть со дня весеннего равноденствия).
Всё случилось в одни сутки. Утром 27 апреля (около 10 часов) президентский дворец окружили танки. Ровно в полдень по приказу Мухаммеда Аслама Ватанджара (впоследствии министра ДРА) Т-54 с башенным номером «815» выстрелил по зданию министерства обороны, находившегося рядом с дворцом. Верные Дауду части начали отстреливаться. Однако в 13:30 атаку с воздуха начали самолёты МиГ-21 и Су-7Б. Обстрел шел весь вечер и всю ночь, на утро дворец пал. Гордый Дауд отстреливался до самого конца. Ему предлагали сдаться, он выстрелил в парламентера из пистолета, после чего сопровождавшие переговорщика солдаты стали стрелять в президента и убили его. Была перебита и вся его семья, в том числе дети и внуки. Всех их тайно похоронили в братской могиле за городом. По радио было объявлено, что Дауд ушел в отставку.
Отдельно замечу, что эти революционные события были спонтанными, без какого-то заготовленного в Кремле зловещего плана по присоединению Афганистана к социалистической системе. Наоборот, для Брежнева это стало неожиданностью. Советский Союз в 1970-х был унылым полубуржуазным государством, которое китайские товарищи совершенно справедливо обзывали ревизионистским. Брежнев был типичный «гармоничник», повторявший политику «заморозки» Александра III. Коммунизм в брежневской России перестал быть революционным учением. Это четко зафиксировал казус Валерия Саблина, который в ноябре 1975 года поднял мятеж на БПК «Сторожевой» со словами: «Руководство партии и советского правительства изменило принципам революции. Нет свободы и справедливости. Единственный выход – новая коммунистическая революция». С Саблиным церемониться не стали, признали виновным в измене Родине по пункту «а» статьи 64 УК РСФСР и расстреляли.
Саурская революция стала результатом накала страстей в самом Афганистане, а не «руки Москвы». И это тоже логично. С географической точки зрения Афганистан – дальняя окраина евразийского макрорегиона, здесь такой же «дикий», не европейский и не китайский перепад температур, в Панджшере, например, температура зимой падает до -15°, а летом взлетает до +32°. Вот почему Афганистан был частью «монголосферы», вот откуда здесь постмонгольские этносы: хазарейцы и чараймаки. Вот почему отношения России с Афганистаном на протяжении исторического периода были в основном дружелюбными. В XX веке пассионарные гены в самой России стали стремительно «выгорать», а вот на окраинах они, наоборот, проявились (птички с ярким оперением всегда живут на краю леса). Пассионарно слабеющая Советская Россия не смогла победить в Афганской войне, несмотря на явное техническое превосходство. Об этом разговор, впрочем, будет уже в следующей, третьей главе.
Продолжение следует.
Прямо сейчас обе стороны борются за наиболее выгодную позицию перед потенциальными переговорами
МИД Швейцарии, мирный процесс без России немыслим
Как может измениться мировая геополитическая конъюнктура, если израильский премьер попадет в списки военных преступников
О покушении, России в СВО и новом мировом порядке