Эх ты, жизнь моя, жестянка,
нахрена ж ты так жестишь!
А.Д.
Владимир Маяковский в программном «Облаке в штанах» писал: «Я для меня мало». Это – заповедь или, если хотите, нехитрый рецепт для каждого творческого человека, который хочет состояться в своей сфере. Если выводить в художественное пространство самого себя, то твоё имя канет в Лету. Если же привставать на цыпочки, вытягивать голову, превозмогать и перерастать себя, то из этого может что-то получи́ться.
Отличный пример в этом плане – Анна Ахматова. В ранние годы она писали слезливые и/или мстительные женские стишки, которые и по сей день девочки обоих полов заучивают до умопомрачения. И всерьёз всё это мало кто воспринимал. Зато в зрелые годы, заматерев (во всех смыслах) и обросши биографией и «виноградным мясом стиха», она написала «Реквием», в котором вывела не только личную трагедию, но и страшное время, и расщепление человеческого духа, а главное – очередное угнетение несчастной русской женщины, да угнетение до такой степени, что вековые страдания матерей соткали Покрова Пресвятой Богородицы.
Вот это перерастание себя – так перерастание!
В наши дни нечто похожее произошло с Анной Долгаревой. До 2014 года она была весёлой студенткой, принимала участие в ролевых играх (в хорошем смысле), перебралась из Харькова в Санкт-Петербург, писала стихи и была весьма популярна в сетевом пространстве. А как только начался киевский Майдан и пошли украинские войска на Донецк и Луганск, она в считанные месяцы преобразилась. Тому способствовало несколько вещей: любимый муж уехал на войну и погиб; Долгарева и сама поехала на фронт в качестве военного корреспондента (искала шальной пули); прошла огонь, воду и медные трубы – и вышла одним из самых значительных современных поэтов (слова «поэтесса», «поэтка» и прочие лингвистические загибы оставим феминисткам).
Превозмогание себя и выход за рамки человеческого хорошо видны в поэтическом сборнике «Сегодня», выпущенном издательством «СТиХИ». Тридцать восемь страниц – всего ничего. Но концептуальное устройство (в книге собраны строго тексты о войне) позволяет по-новому взглянуть на Долгареву. Мы и так знали, на что она способна, и были знакомы с её биографией. Однако теперь надо честно признаться: мы недооценивали поэта. Она уже вписала свою фамилию в историю русской литературы.
друг мой, друг мой
(друже),
когда вы развернёте на нас оружие
(коли запалає сніг),
промедли пару мгновений
(помовч хвилину),
и вспомни меня (звернися до мене),
и помни, что куда бы ты ни стрелял
(пам’ятай, коли будешь стріляти),
у тебя под прицелом будет моя земля
(перед тобою будуть зморщені хати),
у тебя под прицелом буду я – растрёпанная,
с чёрным от боли лицом, как эта земля
(пам’ятай, моє сонце, коли ти стрілятимеш,
бо стрілятимеш в мене, куди б не стріляв).
потому что я – эта земля, и её терриконы,
и её шахтеры, взявшиеся за оружие
(пару хвилин зачекай,
а потім все одно,
все одно стрілятимеш в мене, друже).
Этот отрывок лишний раз доказывает убожество мысли «нашего несчастного противника» с околофилологическим образованием, который полагает, что «язык агрессора» – ещё один из инструментов борьбы. Русский язык – великий и могучий, украинский язык – красивейший, певучий – только дополняют друг друга. Как невозможно с мёртвой душой и на искусственном наречии написать гениальный текст, так невозможно и с помощью живого языка написать неправду или даже, извините за высокий штиль, кривду.
Потому что я – этот тощий пацан с Донбасса,
с черенком от лопаты вышедший на автоматы
защищать свою землю от управленцев среднего класса,
защищать её магию, правду и ароматы.
Потому что я – ребёнок, живущий в подвале,
чтобы прятаться от обстрелов, и ещё я другой ребёнок,
тот, что спрашивал, куда, мол, руки девали
после того, как взрывом их оторвало,
и улыбки не было, и голосок был тонок.
Потому что я – старушка, идущая в церковь среди блокады,
где по-братски делится собранным с огорода.
Потому что всё это я – эта жизнь после ада.
Потому что назад – ни секунды, ни метра, ни года.
Потому что я – израненная земля.
Так давай же, мой друг, стреляй же по мне, стреляй.
Когда в сборнике «Сегодня» возникают личные местоимения, не стоит видеть за ними поэта Анну Долгареву или милую девушку Анну Долгареву. У войны есть и женское лицо, но в данном случае говорит «израненная земля». Говорит мировое женское начало. Говорят Украина и Россия, что в принципе одно и то же. Критик Борис Кутенков пошёл ещё дальше и отметил, что «… в лучших текстах «Сегодня» – на читателя Долгаревой смотрит не лицо свидетеля, журналиста, документалиста – а лик поэта. Потому что и на неё глядит не только война. А Тот, Кто больше».
Война выбирала нас. Мы были художники и поэты.
Мы не умели воевать, но быстро учились.
И нет у войны романтики, никакой романтики нету,
только ветра степного примесь да горечь утрат.
«Учёба» даётся непросто. Сопротивление откровенному безумию и реинкарнированному фашизму спотыкается о время, что как будто есть и которого как будто нет. Идут дни, недели, месяцы, годы, а война не прекращается. Даже когда объявляют перемирие, идёт стрельба, летают дроны и гибнут мирные жители.
И в поэзии Долгаревой эта жуткая действительность, поставленная на паузу («немирье»), даётся через повторяющиеся то и дело слова: они лишний раз показывают, что, во-первых, необходима живая речь (иначе смерть), а во-вторых, только слово, повторенное миллионы раз слово, слово, становящееся сакральным, способно что-то изменить. Посмотрите, как в следующему стихотворении Долгарева работает со словом «человек» и пристёгнутыми к нему глаголами:
Над Саур-Могилой ветер, ветер,
И стоят – новёхоньки – кресты.
Человек так хрупок, но не смертен,
Человек так слаб и так бессмертен,
Как листок старинной бересты.
Перед темнотою древней, адовой
Фонари выхватывают путь.
Лик степи горячий, жёлтый, матовый,
И на каменной щеке солдатовой
Запеклись отверстия от пуль.
<…>
Человек, не умирай, останься
Ветром, сном, рекой (смотри назад),
Ржавых листьев одичалым танцем,
Чьим-то вовсе уж последним шансом
Дострелить, докончить, досказать.
И раз поэт оказался на фронте, он должен «писать», «говорить», «петь», то есть заниматься своими прямыми обязанностями. Критик Иван Родионов так об этом написал:
«Поначалу может показаться, что сборник пронизывает вот какая мысль: мир нерисковых скучно-самодовольных обывателей – тосклив и сер, а в адреналиновом пограничье человек наконец начинает жить по-настоящему. Но если прочесть сборник целиком, на одном дыхании, понимаешь: впечатление это – кажущееся, и сама эта мысль начинает отдавать такой пошлостью, что становится стыдно – как можно было так подумать? Стихи здесь совершенно об ином: герои нисколько не ищут трагедии, но коль беда пришла, ничего не поделать – надо жить. Профессионал не может быть дезертиром и остаётся воевать, водопроводчик – чинить водопровод, а женщина и поэт – любить».
Война становится не только усилителем громкости, но и философским камнем. Она преображает девочку, популярную и – пусть будет так! – живущую в сети (дальше можно подпевать: «Девочку, живущую в сети, живущую за всех, до конца, на последнем этаже…»), – в поэта, у которого голос с горькими нотами боевых потерь год от года начинает походить на завывания иерихонских труб. Хочется верить, что слово, которым раньше «останавливали солнце» и «разрушали города», вновь набирает свою магическую силу, и Долгарева, обладающая таким даром, применит это слово строго по назначению… и поспособствует прекращению войны.
Когда я пишу,
Как подыхали мы в девяностых,
Как полыхали кресты на погостах,
И чёрные с головы до пят проходили женщины,
И чёрным становилось всё на земле,
То это я пишу, как умею,
Пишу вслепую во мгле,
Это я пишу о любви.
Водители выставили фуры на трассе Киев - Одесса в знак протеста против закона о мобилизации
Также он добавил, что по итогам неформальной встречи двух лидеров «химия» между ними упрочилась
Украина попросила помочь определить цели на территории РФ для нанесения ударов
Печальное состояние современной русской литературы
Выборы президента США состоятся 5 ноября
Зачем глобалисты финансируют пропалестинские митинги
View Comments
Да, Аня очень милая. Но все же, война... оставила на ее сердце раны. Они затягиваются, но не излечиваются.