Русская Гиперборея

Я вернулась со степной, жаркой, пыльной донбасской войны в 2018-м и поехала на север от Петербурга, а там Ладога билась о камни, и невероятная черника рассыпалась по мхам; так хорошо стало пережженному сердцу; с тех пор каждое лето несколько раз беру рюкзак и еду куда-то в сторону Мурманска, дальше ли, ближе ли. Все пытаюсь вы́ходить ногами неизбытую боль, незаконченную войну, иду, иду – по тундрам, по арктической пустыне, по сосновым прозрачным лесам.

 

В этот раз поехала на Кольский. Кольский – это край света. Северный Ледовитый океан. Седой и ясный, выглаживающий валуны, словно огромные великанские песчинки. Доехать от Мурманска до Териберки. Териберку знают все после «Левиафана» Звягинцева: это туристическое место с ресторанами и десятками баз отдыха. Но отходишь от этой Териберки на десяток километров – и все, нетронутая тундра и сопки.

До самой Териберки доехать, правда, тот еще квест: несколько десятков километров дороги – это не дорога. Ну то есть совсем, трясешься на камушках и думаешь о национальных бедах. Ладно, два года назад участок бездорожья был длиннее. Сейчас начали строить и дорогу, и новые ЛЭП. ЛЭП здесь строить очень сложно – вообще все надо привозить, и металл, и конструкции, и даже дерево, здесь ведь практически ничего не растет, кроме стелющейся по земле березки-ерника, больше похожей на несоразмерно большие заросли черники. Нечеловеческие места, нелюдские, дикие, сколько их ни обживай.

И по-настоящему плохо приспособленные для того, чтобы ходить по ним. Во-первых, сопки, они же тундры. Это такие холмы, высотой в среднем метров пятьсот. И если куда-то направляешься по Кольскому, то все время поднимаешься и спускаешься, снова поднимаешься и снова спускаешься. Если с дыханием проблемы, например, куришь, или с сердцем – то еще приключение. Опять же, в ботинках хлюпает. Причем не только в низинах, но и наверху. У здешней почвы тонкий слой земли, под которым сразу камень, и когда идет дождь, а идет он часто, то камень не позволяет воде уйти ниже, бережно хранит ее в верхнем слое, где она и хлюпает. А уже в глубине, под камнем – вечная мерзлота. Но я ее не видела. Хотя поначалу думала, что вот это перманентно хлюпающее – это она и есть.

Здесь раньше были маяки и военные базы, сейчас это все заброшено и разорено. Там, где когда-то были постройки, валяются провода, много проводов, словно какое-то местное растение уникальное разрослось. Все это коричневого цвета, цвета ржавчины, цвета запустения. Я старалась побыстрее оставить эти места позади. Мне нравилось другое.

Нравились заросли голубики и морошки. Серебряные кружевные мхи, в которых горят красные ягоды брусники. Бесконечные озера, изрезавшие Кольский, словно дырки в сыре. И горизонт, в котором уходят вдаль сопки друг за другом, и дальние кажутся совсем уж призрачными, маревом туманным, видением.

Я увидела эти уходящие вдаль ряды сопок с корабля – и почувствовала вдруг такое острое счастье, словно в моей жизни никогда не случалось ничего плохого, словно ничего плохого не может быть, есть только вот это.

Красивое.

Россыпи голубики – наклоняешься, на ходу зачерпываешь горсть. Ручьи с прозрачной ледяной – зубы ломит – водой. Туман, наползающий на озера, вытягивающий длинные руки по хребтам тундр. Остовы кораблей, рыже-коричневые, выбросившиеся на берег, словно удивительные рыбы. Инопланетные, разноцветные панцири морских ежей.

И океан.

Это край света, северный край света, дальше – севернее – нет ничего, кроме этого океана, выбеленного солью, древнего, древнее привычных нам очертаний мира, серо-сине-голубого. Край мира, Гиперборея, Северный полюс, не замерзающая большая вода.

И когда я вбегала в эту воду, чтобы нырнуть в нее всем телом, и вода обнимала меня, и тащила береговым течением, Север говорил мне: ты наша, ты наша девочка, приезжай всегда.

И я заныривала в эту воду все снова и снова, а солнце над водой сначала садилось, а через пару часов начало вставать, это же полярный день, ну и что, что август, это прозрачные ночи северного цвета.

Навсегда в сердце.

Фото автора