Игорь Караулов: ПОЭТ В ТЫЛУ И В ОКОПАХ

Дискуссия между поэтами-нетвойнистами и поэтами-патриотами в основном сошла на нет ещё прошлым летом, в том числе и по техническим причинам: первые остались в Facebook*, вторые ушли в ВК и Telegram. После этого на первый план вышли споры в самом патриотическом лагере. Важнейший предмет расхождений: вправе ли «тыловые поэты» выступать со стихами о войне или же они должны уступить трибуну «окопным поэтам», которые, пусть даже не столь умело, повествуют о собственном экзистенциальном опыте, подчас оплачиваемом дорогой ценой? 

В контексте этих споров Дмитрий Артис занимает уникальную позицию. Сперва он активно включился в поэтическую работу в качестве типичного «тылового поэта», удостаиваясь тех же упрёков, что и прочие «тыловики», а затем, несмотря на возраст (ему на тот момент было 49 лет), пошел на фронт добровольцем и в течение трех месяцев писал стихи в боевой обстановке – что называется, в редкие минуты отдыха между боями. Результатом всей этой работы, «творческим отчетом» Дмитрия Артиса за период СВО стала книга стихов «Он шагает по войне». Из 60 стихотворений, составивших эту небольшую книгу, две трети можно отнести к «тыловым» стихам и одну треть – к «окопным».

С творчеством Дмитрия Артиса я знаком порядка 20 лет. Если вам интересны его более ранние стихи, то рекомендую приобрести книгу избранного «Позднее сиротство» (она вышла одновременно с «Он шагает по войне»). Сколько я его помню, он всегда был поэтом любовным, эротическим, отношения между мужчиной и женщиной, равно как и собственные душевные переживания, волновали его куда больше гражданских тем или исторических событий. Недаром он сам назвал одну из своих книг «Мелкотемье». 

Можно ли сказать, что СВО открыла нам настоящего, подлинного Артиса, а весь предшествующий корпус написанного был лишь подготовкой к нынешнему этапу, периодом личиночного развития? Я бы не стал делать такого вывода. Дмитрий Артис как был заметным поэтом со своей аудиторией, так и остался им. Поэт – товар штучный, растёт и зреет долго. К счастью для него и для читателя, Артис выдвинулся на свои фронтовые позиции уже подготовленным, состоявшимся поэтом. Да, он переключился на гражданскую и военную лирику, но его фирменную эротическую ноту никуда не спрячешь:

Хоть живи сто тысяч лет, 

отымей весь белый свет,

только лучше русской бабы 

никаких на свете нет.

Или:

Но ждут нас красивые бабы 

на той стороне у реки.

Да и в военной теме Артис оказался так же напорист, как в любви. Он практически влюблён в войну; вслед за Денисом Давыдовым он мог бы чистосердечно повторить: «Я люблю кровавый бой!» Он транслирует читателю стопроцентную уверенность в победе:

Немытые руки раскинув, 

припрыгнув и завереща,

вернётся на родину Киев

откушать с устатку борща.

Наблюдая за войной из тыла, её трагизма поэт старается не замечать. Победа для него – праздник без слёз на глазах:

Селу 

  сегодня

       повезло,

бойцы

   зачистили

       село.

При этом село могло быть полностью разрушено, часть жителей могла погибнуть, а остальным, возможно, повезло только в том, что они смогли вовремя убежать или уцелели в подвалах, но автор от этого абстрагируется, продвижение войск на штабной карте интересует его прежде всего. 

Поначалу Дмитрий Артис, как и большинство из нас, не осознаёт, насколько трудным будет путь к победе. Этот путь представляется ему неудержимым танковым прорывом:

Распаханы земли украинским градом,

но мы, не теряя осанки,

шлифуем равнину победным парадом

на русском обугленном танке.

Главным хитом этого периода стало стихотворение про орков, которые «взяли и вышли». Оно следует уже устоявшейся схеме, которую, кажется, первым использовал Михаил Елизаров в своей знаменитой песне: русские – орки, их враги – эльфы. Мне же больше всего нравится стихотворение про сапоги; в нём, по-моему, есть что-то от Юрия Кузнецова:  

***

Со всех сторон предатели, 

кругом одни враги… 

Сто лет стоят у матери 

в прихожей сапоги. 

 

Отцовские, как новые, 

с калошами рядком,

подошвы коронованы 

железным каблуком. 

 

На старте, что на финише, –

один потенциал. 

Я раньше, даже выпивший,

сапог не надевал. 

 

Отечества и отчества

ни разу не сменил.

Отец мой вроде плотничал

и пчёлок разводил.

 

У горизонта пасмурно. 

Мне издали видать 

разграбленную пасеку 

и вражескую рать. 

 

Играть судьбе изломанной 

в бездомного щенка.

Горит, как зацелована 

предателем, щека. 

 

И жизнь ещё не прожита, 

не набраны долги, 

но я иду в прихожую

примерить сапоги.

И вот Дмитрий Артис уходит на фронт. Что меняется в его поэтике? Прежде всего – точка зрения. Перемена точки зрения дала поэту такие права на высказывание, которых он не мог иметь в тылу. Находясь на фронте, поэт вправе говорить от первого лица. Он говорит «я» и «мы» вместо «свои» и «наши». И это, разумеется, придаёт высказыванию решающий вес. 

Но дело не только в этом. Лирический герой Артиса по-прежнему храбрится, мысленно торопя победу, до которой на самом деле ещё так далеко («Завтра утром, ровно в пять, будет Киев штурмовать…»). Он даже позволяет себе плакатную риторику («Война – это доблесть, отвага и честь. Война – это вера и братство»). Но фронтовые стихи Артиса становятся гораздо интимнее, как будто бы в условиях опасности возрождается по-новому его прежняя камерность. В его стихах становится меньше крика, больше шёпота. На фоне канонады (в том числе информационной) шёпот звучит убедительнее.

***

Тихо-тихо. Бой прошёл и

не свистят над ухом пули.

Спрятав лица в капюшоны,

парни русские уснули.

Спят в окопах автоматы

после страшной заварушки.

Замолчали виновато

куковавшие кукушки.

Было жарко, стало сыро.

Ветром облако полощет,

и висит кусочек мира

над задумавшейся рощей.

Да, теперь поэт замечает, что война страшна. Художник Василий Поленов в своё время тоже отправился добровольцем в Сербию и, кажется, возненавидел войну на всю оставшуюся жизнь. Артис на фронте не стал пацифистом. Но фаталистом, возможно, стал.

Едем на раздолбанных КамАЗах,

тишину колёсами размазав,

в сторону вчерашнего ристалища

забирать погибшего товарища.

Впечатляет эпическая картина целой вереницы больших грузовых машин, которые едут за одним человеческим телом. Но для «окопного» Артиса характерно и трогательное косноязычие концовки:

… чтобы от прекраснейшего воина

было хоть чего-то похоронено. 

Во фронтовой лирике Артису удаётся достичь синтеза героического и интимного начал. 

***

Вернулись парни с боевого,
вернулись на своих ногах.
Жива Россия и здорова,
чего не скажешь о врагах.

Сгущались над равниной тучи,
но верен был и был суров,
как Божий суд, отряд летучий
безбашенных штурмовиков.

Отваге есть куда излиться
слепящим ливнем из ведра.
На месте вражеских позиций
теперь бездонная дыра.

И проще самого простого
сказать о сущностях земли:
вернулись парни с боевого,
распили чай и спать легли.

Здесь мы находим мотивы Давыдова, Лермонтова, Тютчева. Но находим и полемику с Семёном Гудзенко («Мы пили водку ледяную»). Герои Артиса пьют чай, да и героями себя не считают, просто делают мужскую работу. В середине стихотворения слышится гром литавр, но начинается оно с милосердной ноты (главное, что никто ног не потерял), а заканчивается самым бытовым образом, как отбой в пионерлагере. Это снижение пафоса мы видим и в других текстах.

После боя, смазав калаши, 

в женщинах не чаяли души,

байками затравливали ночи

и домой хотели… Но не очень.

После возвращения с фронта Дмитрия Артиса обычно представляют читателю и слушателю как «поэта и воина». Как воин он немолод, а как поэт ещё о-го-го. Боевой опыт дал ему импульс развития, который ещё непонятно куда его выведет. Может быть, это будет любовная лирика солдата. В любом случае, следить за его эволюцией будет интересно. 

 *Тверской суд Москвы признал компанию Meta, владеющую соцсетями Facebook и Instagram, а также мессенджером WhatsApp, экстремистской организацией.