Два месяца спецоперации. Жизнь во время войны

24 февраля многие проснулись с ощущением, что мир никогда не будет прежним, однако что стало теперь, спустя два месяца, с этим ощущением?

Одни ждали, что в течение буквально нескольких дней все закончится триумфом русского оружия, другим казалось, что вот-вот совершится наконец-то левый поворот, третьи от смутного предчувствия чего-то катастрофического уехали в ближнее и дальнее зарубежье, но вот прошло два месяца, и военные действия стали рутиной, а жизнь как телепалась куда-то, не разбирая дороги, так и телепается дальше. Ползет, как змея в траве.

Удивительно это? Ну так, наверное, немножко удивительно. Примерно как когда в жизни встречаешь то, о чем много раз читал.

Можно подумать, до 24 февраля никто из нас не жил во время войны.

Наши родители доставали фирмý, устраивали квартирники, влюблялись друг в друга и рожали нас под постоянный вертолетный гул в афганских ущельях.

В 1996 году, когда заканчивалась Первая чеченская, я перешел из одной школы в другую, а в 1999-м закончил школу, когда началась Вторая. И, честно сказать, я вообще не помню, чтобы та или другая меня как-то беспокоили; все мое время занимали математика, книжки и всякие подростковые страдания. Война уже шла, когда я вступил в сознательный возраст, для меня она оказалась скорее естественным, изначальным состоянием. Удивительно было скорее то, что в 2000-м она все-таки закончилась.

Впрочем, и нынешние тридцати- и двадцатилетние тоже выросли во время войны, только они, как и я в девяностые, не очень-то обращали на нее внимание. В 2003-м началось вторжение США в Ирак. Колин Пауэлл показывал в Совбезе ООН пробирку с биологическим оружием (как ты, блин, его туда пронес, дядя? а что если разобьется? хотелось спросить), по всему миру — Нью-Йорк, Лондон, Париж, etc. — шли стотысячные марши с ключевым лозунгом Not in my name!, но американцы наплевали и на мнение сотен тысяч, и на голосование в ООН и за пару недель втоптали страну в средневековье, причем по официальным данным убили сотни тысяч мирных жителей, а оружие массового поражения так и не нашли.

Потом были Ливия и Сирия, чудом устоявший Египет и вовремя обезвреженная Грузия, а что творилось и творится в Африке, в Йемене, в Юго-Восточной Азии, мы толком не знали никогда, да и не знаем до сих пор.

Сейчас мне скажут про то, что чужие преступления не оправдывают собственных, что я перевожу стрелки и всякие прочие благоглупости. Однако я здесь вовсе не для того, чтобы кого-то оправдывать, а на дворе не Средние века, чтобы рассматривать отдельно войны в Европе, на Ближнем Востоке и, допустим, в Китае, которые все идут одновременно, но по разным причинам и друг с другом никак не связаны.

Раз уж глобализация — это свершившийся факт, раз уж события в одной части света влияют, причем мгновенно, на цены на бензин в совсем другой части света — нам придется признать, что все войны, которые ведутся в этом глобальном мире, друг с другом связаны и имеют один и тот же корень. И если мы отказываемся рассматривать их все вместе, мы ничего в них не поймем.

Дело вовсе не в том, чтобы найти ответственного за ужасы войны, так, будто не будь этого одного-единственного человека или даже одного-единственного государства, ничего не бы не было и агнцы возлегли бы со львами. Сама попытка думать в этой логике, увы, затуманивает ум и приводит к провалу любую попытку понять, что на самом деле происходит.

Человеческая психология подсказывает, что для понимания причин глобальных исторических событий нужно экстраполировать на общества и государства индивидуальную поведенческую логику. Ну вроде как Вова поссорился с Борей из-за Лены. Нет ничего более далекого от истины. Логика психологии человека не переносится на исторические события, точно так же как эмпирическая человекоразмерная физика не переносится на движение планет и галактик.

В середине нулевых я оказался на спецкурсе Секацкого и Грякалова. Кажется, назывался он «Философия терроризма». Если я правильно помню, начал Секацкий с того, что ставить вопрос «Как возможна война?» бессмысленно, потому что война уже всегда изначально идет. Вопрос, который имеет смысл ставить, это «Как возможен мир без войны?» Шел, наверное, какой-нибудь 2005 год.

Что ж, вопрос до сих пор актуален, и 24 февраля мало что тут поменяло.