Дневник о мире на войне

За плечами известного поэта Дмитрия Артиса – два похода в зону СВО. О своей жизни на фронте он рассказывал во многих интервью. Ниже – небольшая беседа о книге Артиса «Дневник добровольца», которая готовится к печати и совсем скоро увидит свет.

– После твоего первого похода в зону СВО сложилась поэтическая книга «Он шагает по войне», после второго – «Дневник добровольца». Стихи не шли?

– Не шли. Мне для стихов необходим внутренний покой. Ощущения счастья. Даже самые депрессивные стихи были написаны мной в состоянии полной гармонии с самим собой. Такая психофизика. Второй выход за ленточку был тяжелым. Требовалась мощная внутренняя мобилизация. Не до поиска внутреннего покоя. И пусть парни, окружавшие меня, думали, что я среди них самый благодушный, расслабленный, но я-то знал, что творится у меня внутри и как я был напряжен, натянут, собран.

– Расскажи, с чего начинался «Дневник»? Когда и каким образом пришел замысел?

– Замысла не было. Искал подпорки. Чтобы не сломаться. Больше всего боялся сломаться, дать заднюю, спятисотиться. Стихи не шли. Поэтому решил просто записывать интересное, неординарное. Писать о парнях, которые рядом. Гонять слова. Мозг от большого количества адреналина разжижается. Страшно тупишь. Дневник помогал сосредоточиться. Отсекать лишнее. Концентрироваться на главном. Давал волю к жизни. Парни частенько в слова играют на войне. Составляют из букв. Я составлял из слов предложения.

– Ты говорил, что последний контракт начинал с караульного в комендантском взводе, а закончил командиром боевой группы штурмового подразделения. Получается, вернулся с книгой в телефоне. Она писалась на ходу?

– На ходу, на лежках, во время коротких перерывов. Есть записи, сделанные «в процессе выполнения» боевых задач. Я не относился к своему дневнику как к книге. Ни к чему не обязывающие записи, которые обязывали ко многому. Обязывали и привязывали к жизни. Не давали рукам опускаться, ногам – подгибаться, а спине – горбиться. К тому же дневник превращался в неплохого собеседника, умеющего слушать и слышать. Я выговаривался в него. Он стоически терпел меня. Подбадривал. Смеюсь.

– Предисловие к «Дневнику добровольца» написал Захар Прилепин. Знаю, для тебя это важно. Скажи, почему именно Захар стал одним из первых читателей твоей книги?

 – Идет война. Исходил из принципа «не навредить». Мало ли чего болтанул, что может сыграть на руку противнику. Захар не просто один из ведущих писателей. Он еще и военный. Офицер. Мог подсказать, чему пока еще не время. Но получилось так, что я в общем-то ни одного слова из песни не выкинул. Изначально запрещал себе называть топонимы, позывные командного состава, описывать цели и боевые задачи. Был страх, что погибну, и телефон, хранящий записи, попадет во вражеские руки. Дневник получился больше о людях на войне, о том, как они ведут себя, как справляются с трудностями, о чем говорят в момент смертельной опасности и не только. Дневник о людях и любви к ним. Дневник о мире на войне.

– Совсем недавно ты допустил мысль, что в будущем литература откажется от формата социальных сетей и «уйдет в книги», на бумагу. Может быть, это уже происходит? Сколько прекрасных поэтических книг вышло в России за этот год.

– Социальные сети – для общения. Литературе нужен простор. Она не усидит в рамках жесткого формата. Да и самому чтению сопутствует одиночество, что никак не вяжется с формой жизни в соцсетях. Человек устает от постоянного пребывания на виду. Плюс ко всему природная тяга к тактильности. Есть большая разница: читать книгу в бумаге или с гаджета. С гаджета – книги одинаковые. С бумаги – все разные.

– А какая она, на твой взгляд, грядущая русская литература?

– Русская литература не меняется. Это величина постоянная. Поэтому лишне говорить, какой она будет в грядущем. Такой же, какой была во времена «Слова о полку Игореве». Во времена Гоголя, Тургенева, Достоевского, Толстого. Во времена Горького. Во времена Шолохова, Платонова, Булгакова, Бабеля. Во времена Шукшина и Шаламова. Во времена Лимонова и Соколова. В наши с тобой времена. Русская литература по большому счету – это как наше народное творчество, где одна сквозная тема – борьба добра со злом. Всё остальное, даже если написано на русском языке, никакого отношения к русской литературе не имеет.

– Есть ощущение, что книгой ты зафиксировал не только свою историю? Что «Дневник добровольца» – часть общего канона русской литературы?

– В дневнике – моя история. История парней, которые были со мной. Какими я видел их. Может быть, в действительности они были другими. Но я видел такими. Иногда мне хотелось, чтобы они были лучше. Ещё лучше. Чтобы они были не людьми, а «рыцарями в сияющих доспехах». Но они вот такие, настоящие, живые. В керамической броне.

У нас такое количество канонов, что высасывать из пальца новый не имеет никакого смысла. Русская литература перетекает из канона в канон, непроизвольно, порой внутри одного произведения. Канон – это нечто сдерживающее. А как можно сдержать русскую литературу? Невозможно. Мы дадим злу шанс на победу, если начнем сдерживать русскую литературу.

Беседовал Дмитрий Ларионов