Александр Секацкий: «Высшей планкой для сегодняшних европейских студентов является интеллектуальный уровень Греты Тунберг»

Жанр интервью в последние полтора года изменился кардинальным образом. Ремесленнические вопросы к знаменитостям любых профессий отодвинулись на третий план. Интрига одна – за этот персонаж или против СВО? Причем разгадать ее можно, не читая интервью, а уже по самому изданию, где опубликован материал. На «Живом гвозде» – значит против. В «Ваших Новостях» – значит за. На федеральных каналах – значит за, но до отмашки. 

 

Тем больше ответственности на журналистах. Немудрено перепутать великого мастера с простым единомышленником. Поэтому «Ваши Новости» готовят для вас интервью с культовыми авторами, заработавшими свой статус не на хайпе. Войны начинаются и заканчиваются. А русская культура – была, есть и будет. В том числе благодаря таким людям, как легендарный философ Александр Секацкий.

«ВН»: – Александр Куприянович, первый мой вопрос не к философу, а к преподавателю. Была у нас не очень продолжительно русская философия, потом был советский период марксизма. После распада СССР во всех гуманитарных сферах жизни Россия стала идти за США и Западом. А в философии были такие же процессы? 90-е в академической среде – это время Лиотара, Бодрийяра, Гваттари и Делёза, время, освещенное прозрениями Фрейда?

– Да, примерно так и было, но не потому, что Делез и Бодрийяр только казались новыми веяниями: им и вправду удалось внести оригинальный вклад в философию и в интеллектуальный самоотчет своего времени. Как известно, дух дышит, где он хочет, и бесполезно гадать, где и когда он возьмет слово. В приведенном вами списке нет, например, американских философов – и это справедливо, ибо ничего стоящего всемирного внимания они не создали в этой сфере. Но нет и Славоя Жижека, уроженца Словении, лучше сказать Югославии, и это несправедливо: он-то смог схватить важные процессы современности и сказать о них веское слово.

Кстати, В «Анти-Эдипе» Делеза и Гваттари, в книге, изданной в 1971 году, мы можем прочитать вещи, которые казались тогда какими-то курьезами, преднамеренными парадоксами – но вызывали легкий трепет своей необычностью. Например: «Каждому человеку – его собственное разнообразие полов!» Или призыв учиться у шизопролетариата приоритету политического над эротическим… Или развернутое описание «желающего производства», которое еще не присвоено субъектом желания и может быть ему продиктовано. Сегодня все это стало реальностью – заметим, печальной реальностью. Сначала произошла интоксикация утопией, а затем пострадала и действительность.

Тем не менее философ тот, кто готов читать любую провоцирующую книгу, не опасаясь последствий, – если она содержит аргументы и бросает тебе вызов. В принципе, можно поставить себе задачу «обезвредить», и это вполне достойная задача, но чтобы ее выполнить, нужно сначала понять, что перед тобой. Тут и сапер, и философ должны действовать одинаково. И многие философские учения суть результаты обезвреживания прежних, глубоко проникших идей.

И еще. Я уверен, что бояться чужих влияний, еще не успев их испытать, – далеко не лучшая стратегия мышления.

«ВН»: – А что сегодня? Мы вроде собрались возвращаться к основам и самобытным традициям. В философии к каким основам мы возвращаемся? К Бердяеву, к Флоренскому? Или, может быть, к Ленину с Троцким? 

– Тут можно продолжить. Самобытность, ясное дело, не является самоцелью. Например, если вдруг кто-то начнет говорить про «самобытную албанскую математику», на него посмотрят с подозрением – и не без оснований. Обращаясь к уже упомянутой американской философии ХХ столетия, можно констатировать, что она так и не вышла из статуса second hand, тогда как немецкая классическая философия, на мой взгляд, остается непревзойденным шедевром мысли за последние три столетия. И, кстати, нигде она не получила такого отклика как в России, даже в самой Германии.

Словом, делать упор на «национальность первоисточника» не стоит, лучше руководствоваться удивительно точными строками Арсения Тарковского:

Я выберу любое из столетий, 

Войду в него и дом построю в нем.

В каком-то смысле сегодня этот девиз становится еще более актуальным благодаря стремительно расширяющей свой ареал культуре отмены: быть может, мы как раз и окажемся главными хранителями и наследниками «неполиткорректных интеллектуальных течений», как сейчас принято называть в США ту же немецкую классическую философию, философию Ницше и Хайдеггера и, скажем, французский экзистенциализм. Пусть современные немцы стыдятся Фридриха Ницше, нам же ничто не помешает его изучать и размышлять над глубокими прозрениями Заратустры…

Русская мысль в том числе и поэтому как раз является всемирным феноменом, хотя у каждого тут могут быть свои предпочтения. Для меня это, например, Николай Федоров, Михаил Бахтин, такие антропологи и мыслители удивительной глубины, как Борис Поршнев и Михаил Петров. Ну и, конечно, русская литература, тут я не буду оригинален, если скажу, что она и является русской философией по преимуществу. То, что будет завтра – посмотрим, может властелинами дум станут те, кого мы не разглядели сегодня.

«ВН»: – Как вы относитесь к философии Дугина? К философии евразийства? К четвертой политической теории?

– К позиции Дугина я отношусь с неизменным уважением, а к его философским работам – с интересом.

Что касается евразийства, то для многонациональной России это единственно возможный проект ее устойчивого будущего. Когда будет детально определена новая версия Сверхзадачи для России, она неизбежно будет представлена в евразийском ключе; если говорить об историческом аспекте, сюда войдет и наследие славянских народов, и вклад Рюриковичей, и позывные кочевой империи Чингизидов. И многое другое: мифопоэзис такого рода есть творческий процесс.

Параллельно в Европе идет свой мифопоэзис, причем куда более быстрыми темпами: подыскиваются предки из числа всех претерпевших, пострадавших, несостоявшихся: им теперь срочно выплачиваются моральные проценты. Главное, чтобы среди новых прародителей не было никаких победителей: никаких Наполеонов, Карлов и Черчиллей. Над этим сейчас вовсю работает культура отмены, и работает весьма успешно. Мне порой кажется, что перед нами исторически-эксклюзивная попытка создать себе новое прошлое исключительно на основе комплекса вины: было бы крайне интересно понаблюдать, чем это закончится…

«ВН»: – Если посмотреть, какие сегодня проходят философские форумы при университетах (в Краснодаре, Крыму, Москве), – видишь некие общие черты. Есть условные «гегельянцы», которые у нас иногда находят нечто общее с идеями Гумилева (в части они объединяют идеи движения некой энергии и некоего духа). Есть ярые противники постмодерна (это популярные авторы) – Веллер и Дугин. Для вас постмодерн – враг? 

– Постмодерн постепенно отходит в прошлое. Он все же предполагает игровое начало, блеск эрудиции, пусть даже на ровном месте, некую благословенную этическую безответственность автора (один Квентин Тарантино чего стоит!) – и много других, порой противоречащих друг другу параметров. Идеологическая установка, внедряемая сейчас социальной инженерией, совершенно иная: все должно быть абсолютно серьезно и при этом доходчиво, как в букваре или в прописях. Никакой интеллектуальный блеск не приветствуется, новая правильная философия должна быть сразу всем: и политикам, и профессорам физики, и аутистам. Можно сказать, и старпёрам, и стартаперам. Так что Деррида зря старался.

«ВН»: – И всё же нам не обойти проблем конфронтации с Западом. Сегодняшнее состояние мира – это излет постмодерна? На метафизическом уровне – в чем суть конфликта? Ведь философская основа совсем не так очевидна, как это преподносят наши «идеологи» на уровне «империи добра – империи зла».

– Вопрос требует вернуться к постмодерну. Ведь один его аспект уцелел, причем самый худший. Речь идет о замкнутой, герметичной тусовке, участники которой слушают только друг друга и только друг с другом считаются. Раньше так были устроены «рейтинговые агентства искусства», при которых избранные котировщики определяли, какой художник чего стоит. И кинокритики так же определяли новые перспективные направления – но теперь в этом отношении все куда более прозрачно и более примитивно: установки «что такое хорошо, а что такое плохо» внедрены прямо в подсознание актуального и потенциального автора. Причем остальное, архаическое содержание бессознательного (которое имел в виду Фрейд) если и не отменено, то находится в процессе отмены.

Но постмодернистская тусовка в политике уцелела и процветает. Правящий политический класс Европы и США сегодня – это большое постмодернистское сообщество со своей корпоративной этикой. Интересы собственных избирателей, нужды своих народов их не слишком волнуют. Кажется, что время от времени эти «инопланетные» политики обсуждают между собой, кому больше повезло с народом, кому меньше. Но единственное, чего они действительно боятся, так это быть исключенными из взаимно-рукопожатной тусовки за неправильную политику. Как говорится, что угодно, только не это.

Поэтому когда мы слышим, что и наши политики далеки от народа – что ж, приходится признать правоту этой критики. Но не будем забывать, что все познается в сравнении.

«ВН»: – Как сказал в интервью «Вашим Новостям» Дугин пару лет назад, после 70 лет советской власти «любой современный россиянин – это культурный урод практически наверняка». Согласны с таким высказыванием?

– Я думаю о другом. Долгие годы мне приходилось встречаться и общаться с самыми разными европейцами: с преподавателями, студентами, художниками, просто с попутчиками. Никогда не забуду бесед с Вольфгангом Гигерихом, на мой взгляд, одним из самых глубоких мыслителей нашего времени, живущим в Берлине. Помню и беседы с Петером Слотердайком, и публичную дискуссию с ним в актовом зале СПбГУ… Было интересно разговаривать с участниками Международной биеннале в Антарктиде. Но чем дальше, тем более грустная картина вырисовывалась: куда подевались те думающие люди? Мыслящие самостоятельно? Нормой, а то и высшей планкой для сегодняшних европейских студентов является интеллектуальный уровень Греты Тунберг. И если советского и «постсоветского» человека еще можно было понять во всех его грехах и пробелах в образовании, то что же случилось, что произошло с наследниками великой цивилизации?

И я вновь повторяю про себя, как заклинание: ничего, пусть отменяют что угодно. Мы сохраним и их наследие тоже: все, что достойно удержания и сохранения.

 

«ВН»: – Что представляют собой с философской точки зрения наши сегодняшние правители? Когда видишь всё, что происходит и происходило в последние 30 лет – на всех этих проповедников духовности в Rolex стоимостью, как квартира в центре Москвы, думаешь: «Не это ли объективация самой идеи лжи?» («Онтология лжи», 2000 – одна из программных работ А. Секацкого. – Прим. ред.)

– Все правители с философской точки зрения представляют собой примерно одно и то же. Иногда приводят знаменитую жалобу на коррупцию и мздоимство властей из древнеегипетских папирусов… Но есть несколько решающих критериев, причем далеко не столь древних. Например: что для тебя важнее, твоя страна или «прогрессивная мировая общественность» (кажется, именно так именует себя последние 50 лет правящая Европой и Америкой мафия)? Перед кем ты действительно держишь ответ?

От правителей России иногда требуется самый минимум. Мне уже приходилось приводить в одном интервью поразившие меня тогда слова одного из ополченцев: «Да что – лишь бы царь был не предатель…» Увы, мы видим, что в российской истории и этот минимум выполнялся далеко не всегда.

И еще очень важно, чтобы дела империи не были тебе в тягость: вспомним трагедию Николая Второго – человека, обладавшего несомненным личным достоинством, семьянина, много иных частных добродетелей имел этот император. Но как он тяготился необходимостью собственно «государевых дел», о чем свидетельствуют мемуары – достаточно почитать Витте… Эта трагедия Николая Второго, несомненно, связана и с последующим крахом Российской империи, хотя промежуточные, передаточные звенья тут не слишком ясны, они прочитываются в основном на уровне интуиции. Но зато ясно, что на этом фоне «часы Rolex» всего лишь ничтожная мелочь из разряда слишком человеческого. Что-то из египетских папирусов…

«ВН»: – Было время, когда петербургские студенты зачитывались Кантом. Французские в свое время зачитывались Мао или теми же постмодернистами. Было – когда властители России переписывались с Дидро. В самые разные эпохи и времена философия была модной. Как отметил Сергей Сергеич Паратов: «Жизнь коротка, как говорят философы, надо ею пользоваться». Философия была атрибутом элит. А сегодня – будто время какого-то плебейства… Где мы повернули не туда? 

– Что-то я сомневаюсь, что философия когда-либо была атрибутом элит и уж тем более правителей. Правителей, по-настоящему интересовавшихся философией, в мире можно по пальцам пересчитать: Марк Аврелий, Фридрих II, может, еще несколько найдется. Да это и не так важно для национального лидера, скорее, его личное дело. Решающее обвинение для правителя можно сформулировать, перефразировав строчку Мандельштама: «Ты живешь, под собою не чуя страны».

В случае России это означает: если у тебя отсутствует орган-резонатор, реагирующий на сквозной имперский зов, то никакие прочие добродетели ни тебе, ни твоей стране, скорее всего, не помогут… 

Но вы правы в характеристике эпохи, которая может либо внезапно востребовать философию, либо оставаться к ней равнодушным. Вспомним эпоху «младогегельянцев» в Германии – тогда студенты точно зачитывались философскими текстами и до хрипоты спорили о «Философии права» Гегеля. В эту эпоху сформировался Маркс, возник марксизм, с тех пор сущностно не изменившийся, родилась общеевропейская революция 1848 года.

Однако прямо повлиять на подобную вспышку востребованности не может ни один мыслитель, ибо перед нами творческий потенциал самого времени. Философ отвечает за порядок слов, и это совсем не так мало, как может показаться. А вычислить, какую именно идею востребует наступающее время, есть задача, превосходящая возможности смертных. И тут уже прав Тютчев: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется…»

«ВН»: – Следующий вопрос – для будущих поколений. Нужна ли современному человеку философия? Или интернет заменит всё это человеку безболезненно? 

– Сразу вспоминаются слова Аристотеля: из всех наук философия самая бесполезная, но лучше ее нет ни одной. Меня до сих пор преследует удивление: как можно добровольно отказаться от такой роскоши? Предпочесть жизнь по инерции, если в двух шагах от тебя иллюзион чудес? И я вынужден честно признать: тут я чего-то не понимаю.